Мне хотелось сказать что-нибудь остроумное, но полицейский задрал мои скованные запястья чуть ли не к затылку, и я благоразумно промолчал.

Тем временем к легавым подоспела подмога – еще один патрульный экипаж. Вчетвером они вознамерились вытащить нас из кабинета волоком, но дядя был крупным и сильным мужчиной, и с первого раза у них этот номер не прошел.

– Я пойду, парни, – сказал он полицейским, – но пойду на своих ногах, оʼкей? – Повернувшись к дяде Джеку, он покачал головой и добавил: – Напрасно ты застрелил ту старую псину. Не следовало тебе этого делать!

Дядя Джек метнул на него яростный взгляд и, пинком закрыв люк под столом, рявкнул секретарше:

– Что вы сидите?! Вызовите мне врача!

Дядя расхохотался и спокойно вышел из кабинета. Тетя Лорна и Майки остались, причем мальчишка, похоже, нисколько не испугался.

Дядя Джек вытер разбитые губы рукавом рубашки.

– Ну а ты на что уставился? – заорал он мне.

– Так, ни на что… Просто странно, знаете ли: никто из нас даже не заметил, что вас не было на похоронах.

Вместо ответа дядя Джек схватил со стола тяжелое пресс-папье и метнул в меня, но промахнулся на несколько футов.

Нас свели вниз по лестнице. Дядины руки, скованные пластиковыми стяжками, лежали у него на пояснице. Одна из костяшек правой руки была рассечена, кровь стекала по пальцам и капала с их кончиков, но если дяде и было больно, он совсем этого не показывал.

На улице нас сначала затолкали на заднее сиденье одной из патрульных машин, но потом ее водитель, поглядев на нас в зеркальце заднего вида, сказал, что у него есть идея получше. Полицейские посовещались, потом снова выволокли нас на улицу и, словно цирковых слонов, провели два квартала пешком до здания городского управления. По пути мы столкнулись с пожилой леди, выходившей из дверей той самой церкви, где дядя Джек был старостой. Она, конечно, сразу узнала дядю и, отвернувшись, пробормотала себе под нос что-то неодобрительное. Дядя отворачиваться не стал. Напротив, он поднял голову повыше и сказал как ни в чем не бывало:

– Добрый день, миссис Бакстер. Отличная погода сегодня, не правда ли?

Миссис Бакстер ничего не ответила, но была явно ошеломлена. Через несколько шагов дядя неожиданно обернулся ко мне:

– Не обращай на нее внимания. Миссис Бакстер – неплохая женщина, просто она не знает, что к чему. Если долго жить ложью, со временем она становится похожа на правду.

Я тоже обернулся и проводил взглядом миссис Бакстер, которая как раз садилась в свою машину.

– Тогда почему бы тебе не высказать ей всю правду прямо в лицо? – спросил я.

Дядя покачал головой и улыбнулся.

– Не забывай, до сердца доходят не те слова, которые…

– Знаю, знаю, – перебил я, прислушиваясь к тому, как хлюпает у него ботинках, так и не просохших после прошлой ночи. – …Не те, которые выкрикивают во весь голос, а те, которые произносят самым тихим шепотом.

Дядя кивнул с довольным видом.

– Вот видишь, значит, не зря я столько с тобой бился… Кое-что ты все-таки усвоил.

После короткой стандартной процедуры мне все-таки разрешили сделать один телефонный звонок. Телефон Мэнди, впрочем, сразу переключился на «голосовую почту», так что мне пришлось оставить ей сообщение. Еще через несколько минут нас отвели вниз и заперли в ту самую камеру, которую я уже считал своим вторым домом. Как только дверь за нами закрылась, я подошел к своей мемориальной стене, достал из кармана четвертак и, тщательно зачеркнув слово «дважды», нацарапал чуть ниже большими печатными буквами: «трижды».

Мэнди приехала минут через пятнадцать. Из нагрудного кармана ее рубашки торчал цифровой диктофон. Усевшись на табурет напротив решетчатой двери камеры, она скрестила руки и ноги и, слегка приподняв брови, проговорила:

– Вы оба, как я погляжу, даром время не теряли.

Я собирался ответить, но дядя меня опередил. Откинувшись на койке, он набрал полную грудь воздуха и слегка прикрыл глаза.

– Джек всегда любил риск, азарт, – начал он. – И нельзя сказать, чтобы он это качество приобрел – скорей уж эта особенность была встроена прямо в его ДНК. Когда мы были молодыми, мы часто шутили по этому поводу. Потом мы стали старше, и то, что когда-то было просто хобби, превратилось в зависимость. В ту ночь, когда разразился торнадо, я был уверен, что Джек сидит в клубе с карточной колодой в руках, но… В общем… – Он открыл глаза и посмотрел на Мэнди. – Разве вы еще нас отсюда не вытащили? – спросил дядя.

– А вы разве торопитесь? – парировала она.

Дядя кивнул и посмотрел на меня.

– Да, тороплюсь. Впервые за много, много лет.

– Почему же раньше не торопились?

Дядя откусил сломанный ноготь и выплюнул его на пол.

– Пытался набраться мужества.

Мэнди рассмеялась.

– Долго пытались?

– Почти три десятка лет.

В коридоре появилась тетя Лорна. Она держала за руку Майки.

– Вы уже закончили? – спросила она то ли у дяди, то ли у Мэнди.

Я почувствовал, что этот словесный пинг-понг начинает меня не на шутку раздражать.

– Сегодня вы все почему-то решили говорить загадками, – сказал я. – Я, во всяком случае, ничего не понимаю.

Лорна протянула Мэнди какую-то квитанцию.

– Пять тысяч долларов. – Она взглянула на дядю. – Залог нынче обходится недешево.

– Залог… – задумчиво проговорил дядя, глядя на квитанцию в ее руках. – И с ним никуда, и без него никак. И так – всю жизнь…

Как бы там ни было, через час мы снова были на улице – на ярком полуденном солнышке. Здесь Мэнди похлопала меня по плечу.

– Мне, наверное, пора возвращаться в офис. Ближе к вечеру у нас там будет жаркое дельце.

Дядя покачал головой.

– Если вы согласитесь быть моим адвокатом, вам не нужно будет никуда возвращаться.

Мэнди на мгновение задержала в руке его руку, разглядывая свежую ссадину на суставе среднего пальца.

– Знаете, мистер Макфарленд, я как-то не уверена, хочу ли я быть вашим адвокатом, – сказала она, но все-таки осталась.

Домой дядя повез нас через «Молочную королеву», где он заказал обед и взял каждому по порции отличного мороженого – в вафельном стаканчике и с шоколадной нашлепкой. Майки в два счета расправился с чизбургером и картошкой фри и вплотную занялся десертом. Мороженое успело подтаять и потекло у него по руке, но мальчика это, похоже, совершенно не смущало. Кажется, впервые при нем не было шахматного набора, зато улыбка, пусть и состоявшая отчасти из ванили и шоколада, почти не сходила с его лица, и это тоже стало для меня хорошей новостью.