Дядя покачал головой и улыбнулся, но губы его дрожали.

– А приобрел еще больше.

– Как так?

– Ты… – Он опустил обе ладони мне на затылок и еще сильнее прижал к себе мою голову. – Ты – мое главное богатство.

– Но ведь…

– Именно ты, сын. И никто другой.

Я осекся на полуслове и посмотрел на него. Сын… Это коротенькое слово в буквальном смысле лишило меня способности говорить. Я стал так же нем, как и Майки.

– А знаешь почему?.. – Дядя набрал в легкие побольше воздуха и шутливо ткнул меня пальцем в ребра. – Потому что нет никого и ничего… дороже тебя.

Сын… Впервые в жизни я слышал это слово, обращенное ко мне. Нет, дядя частенько называл меня «сынок», но это было другое. И вот теперь…

– Но, дядя… То есть не дядя, а…

Он поднял палец вверх, призывая меня к молчанию.

– Перед тем как меня приговорили к сорока семи годам, Джек предъявил отцовское завещание, которое, как я точно знал, было фальшивым.

– Откуда ты знал?

Дядя снова полез в бювар.

– Потому что у меня был экземпляр подлинного завещания. – С этими словами он достал еще один документ, на этот раз – на нескольких листах. – В тот последний вечер Эллсуорт пригласил Перри Кеннера к себе домой именно из-за него. Вот, взгляни сам… – Дядя протянул мне завещание. – Папа не доверял Джеку. Нет, он любил его не меньше, чем меня, и в то же время он прекрасно видел, что мой брат – человек недобрый, эгоистичный и жестокий – «без пяти минут готовый мерзавец», как он иногда говорил. Согласно завещанию, которое папа написал еще в шестидесятых, после его смерти все имущество должно было быть поделено поровну между нами двоими, однако впоследствии он сделал к нему важное дополнение, по которому право распоряжаться банком, лесозаготовительной компанией и землей должно было перейти ко мне, младшему брату. В завещании, которое предъявил Джек, этого дополнения не было: папа сам рассказал мне о нем за считаные дни до своей гибели. Он давно понял, что его старший сын не сумеет, да и не захочет управлять банком и Сутой так, как ему этого хотелось, и, уж конечно, ни папа, ни я не предполагали, что Джек решится на убийство, лишь бы иметь возможность распорядиться богатством по-своему. Как все произошло на самом деле, я до сих пор не знаю. Наверное, Джек случайно наткнулся на отца и Перри, когда они обсуждали дополнение к завещанию. Как только они все ему рассказали, Джек застрелил обоих – а заодно и Сюзанну, которая, должно быть, прибежала, услышав выстрелы. Потом он уехал, предварительно вложив пистолет в руку Перри. Я думаю, что облигации Джек украл вскоре после того, как мы с этим субчиком Джеймсом Брауном выбрались из хранилища, – просто проник туда через подземный ход и взял все, что ему было нужно.

– А как насчет…

– Не спеши. Дай мне рассказать все по порядку. Как только меня выпустили из тюрьмы, я вернулся домой и начал разыскивать тебя. Я старался действовать скрытно, чтобы никто ни о чем не догадался, и это чертовски замедляло поиски, но другого выхода у меня не было. С самого начала я знал, что Джек чего-то недоговаривает, поэтому в течение нескольких месяцев я чуть не каждый день пробирался по дренажной трубе в подвал, а оттуда – в вентиляционный ход, который заканчивался у него под столом. Я часами сидел там и слушал, и однажды Джек проговорился. Ему кто-то позвонил, и он сказал, мол, нужно отвезти мальчишку подальше на запад, где его следы наверняка затеряются. Как только Джек вышел, я открыл люк, пробрался в кабинет, нажал кнопку вызова последнего позвонившего абонента и немного поболтал с человеком, который взял трубку на другом конце. Через пять минут я уже знал, где тебя искать. Это был мой второй большой успех.

– А первый? – подала голос Мэнди, которая все это время молчала.

Дядя посмотрел на нее, потом перевел взгляд на жену.

– Первым было мое помилование. Много лет назад Лорна работала экономкой в особняке губернатора штата. В частности, она отвечала за гостевой домик, и поэтому ей частенько выпадали ночные смены: как выяснилось, наш губернатор принимал гостей гораздо чаще, чем было известно его жене. Он даже пытался подбивать клинья к самой Лорне, но она ему отказала, и тогда губернатор пригрозил ее уволить. Понимая, что после такого «увольнения» ей будет очень нелегко найти новую нормальную работу, Лорна потихоньку сделала несколько очень любопытных снимков и положила их в депозитный сейф в надежном банке. Спустя какое-то время она уволилась по собственному желанию и перешла на работу в Департамент исправительных учреждений – там, как ей стало известно, платили премии, да и пенсия была достаточно высокой. О фотографиях Лорна рассказала мне только после того, как я просидел два года… – Дядя с любовью взглянул на жену. – До сих пор не понимаю, что заставило ее вытащить те снимки на свет божий! Лорна сделала с них несколько копий и отослала губернатору, приложив к ним очень вежливое письмо, в котором просто и доходчиво объясняла, почему Уильяма Макфарленда следует помиловать как можно скорее.

– И почему? – машинально спросил я, глядя на тетю Лорну.

– Да потому, что Лорна пообещала, что пошлет снимки и жене губернатора, и в редакции самых влиятельных газет штата, – пояснил дядя, а его жена слегка улыбнулась и неопределенно повела плечами.

– И вот, не успел я оглянуться, – продолжал дядя, – как тот же самый здоровяк-надзиратель, который меня постоянно донимал, отпер дверь моей камеры и вывел меня на свежий воздух. – Он рассмеялся. – Между прочим, негативы тех фотографий до сих пор у нас.

Мэнди покачала головой.

– Это действительно вышло удачно, но…

– Мне давно казалось, что я заслуживаю хотя бы небольшого везения, – серьезно сказал дядя и, ласково посмотрев на меня, добавил: – Когда ты вырос достаточно большим и я мог быть уверен, что Джек ничего с тобой не сделает, даже если узнает, что ты – это ты, я попытался открыть тебе правду… Я пытался сделать это, наверное, тысячу раз. Человек должен знать, кто он и откуда, и это был мой долг – рассказать тебе все, но… Ты постоянно видел, как люди плюют на меня на улице, как они выкрикивают оскорбления, называя меня вором и убийцей, и… В общем, я решил, что, быть может, мне следует и дальше скрывать наши с тобой родственные отношения… ну или хотя бы не выставлять их напоказ. А потом мне вдруг стало страшно. Я боялся, что, как только ты все узнаешь, ты разозлишься на меня и уедешь куда-то очень далеко – уедешь навсегда, и я тебя больше не увижу.

– Я отнюдь не уверена, – снова вмешалась Мэнди, – что в суде эта история встретит сочувствие и понимание.

Дядя покачал головой.

– А я не собираюсь идти с этим в суд.

– Это почему же? – прищурилась Мэнди.

– У меня нет доказательств.

– А это? – Она кивнула в сторону бювара с документами.

Прежде чем ответить, дядя посмотрел на меня, на Лорну и, наконец, на Майки. Пересадив мальчика к себе на колени, он сказал: