…изготовившаяся к прыжку. Вот, значит, чего он ждал. Она почти видела, как встал дыбом шелковистый мех.

— Конечно, я не хочу сказать, что можно пренебрегать работой из-за личных дел, — подала голос мисс Лидгейт. — Но если уж на человеке лежит ответственность в частной жизни, он должен ее нести. И если работа этому мешает, возможно, нужно оставить работу.

— Совершенно согласна, — отчеканила мисс Гильярд. — Но у меня так немного личных обязанностей, возможно, я не имею права судить. А вы как считаете, миссис Гудвин?

Повисла неприятная пауза.

— Если вы имеете в виду меня лично, — ответила миссис Гудвин, встав и повернувшись к мисс Гильярд, — то я настолько согласна с вами, что попросила доктора Баринг принять мою отставку. Не потому, что против меня выдвинуты все эти чудовищные обвинения, а потому, что в данных обстоятельствах я не могу делать свою работу так, как следует. Но вы все очень ошибаетесь, если думаете, что я имею отношение к тем неприятностям, которые происходят в колледже. Я сейчас уйду, и вы можете говорить обо мне что хотите, но позволю себе отметить: те, кто питает страсть к фактам, должны добывать их из объективных источников. Мисс Бартон, по крайней мере, согласится, что душевное здоровье — тоже немаловажный фактор.

В ужасающем молчании, которое последовало за этой речью, три слова лорда Питера упали словно три льдинки:

— Пожалуйста, не уходите.

Миссис Гудвин замерла у двери.

— Было бы очень жаль, — сказала ректор, — если бы кто-то принял на свой счет слова, сказанные в отвлеченной дискуссии. Я уверена, мисс Гильярд не имела в виду ничего подобного. Разумеется, одни лучше, чем другие, способны увидеть обе стороны проблемы. Я полагаю, в вашей работе, лорд Питер, часто встречается конфликт интересов?

— О да. Однажды, как мне казалось, я встал перед приятным выбором, кого повесить: собственного брата или собственную сестру.[246]Но, к счастью, все обошлось.

— А если бы не обошлось? — спросила мисс Бартон, с наслаждением прибегая к argumentum ad hominem.[247]

— Ну… что идеальный сыщик делает в такой ситуации, мисс Вэйн?

— Профессиональный этикет диктует вытянуть у преступника признание, а после обоим принять яд в библиотеке.

— Видите, как все просто, если следовать правилам, — сказал Уимзи. — У мисс Вэйн нет никаких колебаний. Она скорее твердой рукой сотрет меня с лица земли, нежели повредит моей репутации. Но не все вопросы решаются так просто. Представим себе художника, гения, который должен выбирать: морить ли ему голодом близких или рисовать халтуру, чтобы содержать семью.

— Ему не следует заводить семью, — сказала мисс Гильярд.

— Бедняга! Тогда его ждет еще один интересный выбор: между подавлением желаний и аморальностью. Миссис Гудвин, я полагаю, будет против подавления, а другие могут возражать против аморальности.

— Это не важно, — сказала мисс Пайк. — Вы дали ему гипотетическую жену и детей. Тогда он может бросить рисовать. Конечно, если он действительно гений, то это потеря для человечества. Но он не должен рисовать плохие картины — вот это действительно было бы аморально.

— Почему? — спросила мисс Эдвардс. — Какая разница? Несколькими плохими картинами больше или меньше…

— Огромная разница, — вмешалась мисс Шоу. Она знала толк в картинах. — Когда хороший художник рисует плохую картину, он предает правду — свою правду.

— Такая правда всегда относительна, — возразила мисс Эдвардс.

Декан и мисс Берроуз вцепились в этот аргумент, и Гарриет увидела, что спор вот-вот уйдет в другую сторону, а значит, пришел момент бросить мяч обратно в круг. Теперь она понимала, чего он хочет, хотя и не понимала зачем.

— Если вы не можете договориться о художнике, то пусть будет кто-то другой. Например, ученый.

— Я не возражаю против научной халтуры, — сказала мисс Эдвардс. — Например, популярная книга — не обязательно антинаучная.

— До тех пор, — вставил лорд Питер, — пока она не фальсифицирует факты. Но это может быть и что-то другое. Есть такой роман под названием «Поиск»…

— Чарльз Сноу, — подхватила мисс Берроуз. — Забавно, что вы о нем вспомнили. Это была книга, которая…

— Я знаю, — сказал Питер. — Возможно, потому я ее и вспомнил.

— Я не читала этот роман, — призналась ректор.

— А я читала! — сказала декан. — Это о человеке, который начинает как ученый, и все у него идет очень хорошо, а потом он должен получить важную административную должность, и тут он обнаруживает, что по небрежности допустил ошибку в научной работе. Не проверил результаты помощника или что-то такое. Кто-то выясняет это, он не получает должность. И решает, что наука его не интересует.

— Ясное дело, — заметила мисс Эдвардс. — Его интересует должность.

— Но, — возразила мисс Чилперик, — если это была просто ошибка…

— Там главное, что ему говорит пожилой ученый, — сказал Уимзи. — Он говорит: «Единственный этический принцип, без которого невозможна наука, — это всегда говорить правду любой ценой. Если мы не станем наказывать за невольные ошибки, то откроем дорогу намеренно ложным утверждениям. А намеренно ложное утверждение — самое серьезное преступление, которое может совершить ученый». Что-то в таком роде, возможно, я не совсем точно цитирую.

— Ну, это несомненно. Ничто не может оправдать намеренную фальсификацию…

— А какой смысл в намеренной фальсификации? — спросила казначей. — Какая от этого может быть выгода?

— Бывает, и часто, — ответила мисс Гильярд. — Ради победы в споре. Или из честолюбия.

— Какого честолюбия? — удивилась мисс Лидгейт. — Какое удовлетворение можно получить от репутации, которую ты не заслуживаешь? Это ведь ужасно.

Ее невинное негодование несколько разрядило обстановку.

— А как же Лжеисидоровы декреталии, Чаттертон, Оссиан, Генри Айрленд,[248]все эти памфлеты XIX века…