— Я знаю, что люди это делают, — раздраженно сказала мисс Лидгейт. — Но зачем? Они, вероятно, безумны.

— В том же романе, — продолжила декан, — кто-то нарочно фальсифицирует данные, уже позже, чтобы получить работу. И наш герой, который тогда сделал ошибку, обнаруживает это. Но ничего не говорит, потому что тот человек нуждается, у него жена и дети.

— Ох уж эти жены и дети! — проговорил Питер.

— И автор это одобряет? — поинтересовалась ректор.

— Ну, книга на этом кончается, — ответила декан. — Так что, видимо, да.

— Но одобряете ли вы? Опубликовано ложное утверждение, человек, который мог исправить ошибку, не делает этого из милосердия. Поступил бы так кто-нибудь из вас? Вот вам пробный камень, мисс Бартон, без всякого перехода на личности.

— Конечно, никто бы так не поступил, — сказала мисс Бартон. — Даже ради десяти жен и пятидесяти детей.

— И ради Соломона со всеми его женами и наложницами. Поздравляю вас, мисс Бартон, со столь трезвым и неженственным суждением. И что же, никто не заступится за жен и детей?

(«Я знала, он что-то замышляет», — подумала Гарриет.)

— А вам бы хотелось, чтоб вступились, не так ли? — парировала мисс Гильярд.

— Тут вы загнали нас в угол, — признала декан. — Если мы вступимся за жен и детей, вы скажете, что женственность несовместима с наукой. А если не вступимся — что наука лишает нас женственности.

— Поскольку я могу вас обвинить, что бы вы ни сказали, — ответил Уимзи, — вы ничего не потеряете, сказав правду.

— Никто не станет оправдывать то, чего нельзя оправдать, — заявила миссис Гудвин, — вот вам правда.

— В любом случае это искусственный пример, — живо добавила мисс Эллисон. — Такое вряд ли могло бы случиться, а если бы и случилось…

— Это случается, — сказала мисс де Вайн. — Это случилось со мной. Я могу рассказать — разумеется, не называя имен. Когда я была в Флэмборо-колледже, мы экзаменовали кандидатов на профессорскую должность в университете Йорка, и один человек прислал очень интересную историческую работу. Это был весьма убедительный трактат, вот только все выводы в нем были ошибочны — я как раз знала это, поскольку в одной малоизвестной библиотеке за границей видела письмо, полностью опровергавшее представленную нам концепцию. Я наткнулась на него случайно, работая над чем-то другим. Это, конечно, не имело бы никакого значения. Но, судя по некоторым данным, наш кандидат должен был иметь доступ в ту библиотеку. Я сделала запрос, и выяснилось, что он действительно там был и, судя по всему, видел письмо, но сознательно скрыл его существование.

— Но откуда вы знаете, что он видел письмо? — взволнованно спросила мисс Лидгейт. — Он мог пропустить его по небрежности. И это совсем другое дело.

— Он не только видел его, — ответила мисс де Вайн, — он его украл. Мы вынудили его признаться. Он натолкнулся на это письмо, когда его труд был почти завершен и уже не оставалось времени все переписывать. И кроме того, для него было бы большим ударом отказаться от своей теории — он успел очень ею увлечься.

— Боюсь, это признак несостоятельного ученого, — произнесла мисс Лидгейт траурным тоном, каким говорят про неоперабельный рак.

— Но вот что любопытно, — продолжала мисс де Вайн. — Он был непорядочен настолько, чтобы выдвинуть ложную теорию. И все-таки был слишком хорошим историком, чтобы уничтожить письмо. Он оставил его у себя.

— Казалось бы, — проговорила мисс Пайк, — оно должно было ему досаждать, как больной зуб.

— Может быть, он играл с мыслью как бы найти его снова и очистить свою совесть, — сказала мисс де Вайн. — Не знаю. Думаю, он и сам толком не знал.

— Что с ним стало? — спросила Гарриет.

— Для него все было кончено, разумеется. Он потерял профессорство, у него отняли даже степень магистра. Жаль, он, по-своему, был блестящим человеком. Очень хорош собой, если это имеет какое-то значение.

— Бедный! — сказала мисс Лидгейт. — Наверное, ему очень нужна была профессорская должность.

— Для него это имело большое финансовое значение. Он был женат и беден. Не знаю, что с ним стало, это было шесть лет назад. Он совершенно пропал из поля зрения коллег. Жаль, но так уж случилось.

— Но вы не могли поступить иначе, — сказала мисс Эдвардс.

— Конечно. Такой ненадежный ученый не просто бесполезен, но опасен. Он способен на что угодно.

— Это должно было послужить ему уроком, — сказала мисс Гильярд. — Ведь его расчеты не оправдались. Он пожертвовал профессиональной честью ради пресловутых жен и детей, и в конце концов они же от этого и пострадали.

— Но только потому, — вставил Питер, — что он совершил еще один промах — попался.

— Мне кажется… — застенчиво начала мисс Чилперик и осеклась.

— Да? — подбодрил ее Питер.

— Разве не должны жены и дети тоже иметь право голоса? Например, если жена знала, что муж собирается совершить такой поступок ради семьи, что она об этом думала?

— Очень важное соображение, — сказала Гарриет. — Трудно даже представить, какой ужас это был для жены.

— Смотря какая жена, — возразила декан. — Девять женщин из десяти вообще не увидели бы тут ничего особенного.

— Какое чудовищное утверждение! — вскричала мисс Гильярд.

— Вы думаете, жена оплакивала бы честь мужа, даже если он пожертвовал честью ради нее? — спросила мисс Стивенс. — Не знаю, не знаю.

— Я думаю, — сказала мисс Чилперик, немного заикаясь от волнения, — она бы чувствовала себя как человек, который живет на доходы от… от чего-то незаконного.

— Тут, пожалуй, вы преувеличиваете, — отозвался Питер. — Человек, который так поступает, если только он не зашел настолько далеко, что у него не осталось вообще никаких чувств, погружен в другие заботы, многие из которых не имеют ничего общего с этикой. Но ваше сравнение очень интересно.

Он посмотрел на мисс Чилперик так пристально, что она вспыхнула:

— Наверное, я сказала глупость.

— Нет. Но если людям когда-нибудь придет в голову, что честь ума можно ценить так же высоко, как честь тела, произойдет социальная революция, подобных которой мы еще не видели, совсем другого рода, чем та, которую мы наблюдаем сейчас.

Мисс Чилперик была, очевидно, напугана перспективой начать социальную революцию, и только своевременное появление скаутов, пришедших собрать кофейные чашки, избавило ее от ответа и заодно от опасности провалиться сквозь землю.

— Я абсолютно согласна с мисс Чилперик, — сказала Гарриет. — Если кто-то совершил бесчестный поступок и говорит, что сделал это ради тебя, — это жесточайшее оскорбление. Как можно сохранить чувства к такому человеку?

— В самом деле, — согласилась мисс Пайк. — Отношения будут безнадежно испорчены.