В кино телепатия кажется чем-то замечательным, но в реальной жизни это просто геморрой. Она сопровождается гулом, что уже паршиво. И ее эффект накапливается, что еще паршивей. Экономкам и уборщицам было легче, потому что они переходили из одной Половины в другую, а красные смотрители работали только здесь, и нигде больше. Они делились на две команды, Альфа и Бета, которые сменялись каждые четыре месяца. У Коринны как раз подходил к концу очередной четырехмесячный срок. Она планировала две недели провести в ближайшем поселке, восстановиться после Института, а затем поехать в Нью-Джерси. Там у нее были собственный дом и партнерша Андреа, убежденная, что Коринна работает в сверхсекретном военном проекте. Проект и впрямь был сверхсекретный, вот только не военный.

За две недели в поселке низкоуровневая телепатия ослабеет, а ко времени встречи с Андреа исчезнет совсем. Затем, в первые дни следующего четырехмесячного срока, начнет понемногу возвращаться. Умей Коринна испытывать сочувствие (эту способность из нее практически выбили к тринадцати годам), она бы жалела докторов Джеймс и Хэлласа. Они находились тут почти постоянно, а значит, почти все время слышали гул, и на них это заметно сказывалось. Коринна знала, что главный врач Института, доктор Хендрикс, прописал врачам Дальней половины уколы, которые вроде бы замедляют разрушение личности. Однако замедлить не значит остановить.

Хорас Келлер, смотритель в красном, с которым Коринна была в приятельских отношениях, говорил, что Хекл и Джекл – высокофункциональные психи. Рано или поздно оба слетят с катушек, и тогда начальству придется искать новых врачей. Коринну это не тревожило. Ее дело – чтобы дети вовремя ели, вовремя расходились по своим комнатам (а что они там делают – не ее забота), не пропускали киносеансы и не нарушали правил. Если они нарушали правила, она отвешивала им оплеухи.

– Овощи чего-то неспокойные сегодня, – заметил Джейк-Змей. – Даже здесь слышно. Будем держать шокеры наготове, когда пойдем на восьмичасовую кормежку.

– К вечеру они всегда хуже, – сказал Фил. – Я не… Эй, что за фигня?

Коринна тоже почувствовала что-то странное. Они все привыкли к гулу, как привыкаешь к шумному холодильнику или кондиционеру. Теперь он внезапно вырос до уровня, который им приходилось слышать только в киновечера бенгальских огней. В киновечера гул шел из-за крепко запертых дверей Палаты А, называемой также «Овощебаза». Сейчас он шел и с другой стороны. Из комнаты отдыха, куда дети пошли после сеанса. Сперва туда отправилась компания высокофункциональных, затем те, кого Коринна называла полуовощами.

– Что за фигню они там затеяли? – заорал Фил, хватаясь за голову.

Коринна бросилась в комнату отдыха, на ходу вытаскивая шокер. Джейк бежал за ней. Фил – возможно, более чувствительный к гулу, а может, просто напуганный – остался стоять, стискивая виски, как будто его мозг сейчас взорвется.

В комнате отдыха Коринна увидела детей, много детей. Даже Айрис Стэнхоуп, которая после сегодняшнего сеанса точно должна была отправиться на Овощебазу, была здесь. Они встали в круг, держась за руки. Гул сделался таким сильным, что у Коринны заслезились глаза. Ей казалось, будто пломбы вибрируют в зубах.

Вырубить новенького, подумала она. Козявку. Наверняка все это затеял он. Вырубить его, и безобразие прекратится.

Однако не успела она это подумать, как пальцы разжались и шокер выпал на ковер. За спиной у нее, почти тонущие в гуле, слышались крики Джейка. Он приказывал детям прекратить глупости и разойтись по комнатам. Чернокожая девчонка смотрела на Коринну и нагло улыбалась.

Сейчас я тебе так хлопну по щеке, что ты разом перестанешь улыбаться, подумала Коринна и занесла руку. Чернокожая девчонка кивнула.

Давай-давай, хлопай.

И другой голос подхватил: Хлоп!

И все разом: Хлоп! Хлоп! Хлоп!

Коринна Роусон принялась хлопать себя по щекам, сперва правой рукой, потом левой, все сильнее и сильнее. Лицо горело от боли, но она этого почти не ощущала, поскольку гул теперь превратился в мощный рев внутренней обратной связи.

Она рухнула на колени. Мимо пробежал Джейк с криком:

– Прекратите сейчас же, засранцы…

Его рука взметнулась, послышался треск электрического разряда: Джейк двинул себе электрошокером промеж глаз. Он враскоряку шагнул назад и тут же резко свел ноги, словно в диковинном танце. Глаза вылезли из орбит, челюсть отвисла, и он сунул шокер себе в рот. Треск электричества утих, однако результаты были видны. Горло раздулось, как пузырь. Из ноздрей на миг блеснул голубой свет. Затем Джейк рухнул ничком, заталкивая шокер себе в рот по самую рукоять; его палец продолжал судорожно давить на спуск.

Калиша повела детей в жилой коридор. Они шли цепочкой, держась за руки, как первоклашки на школьной прогулке. Фил-Мокрица увидел их и попятился, держа в правой руке шокер, а левой вцепившись в дверь кинозала. Дальше по коридору, между столовой и Палатой А, стоял, открыв рот, доктор Эверетт Хэллас.

По запертым двойным дверям Овощебазы с внутренней стороны забарабанили кулаки. Фил выронил шокер и поднял правую руку, показывая детям, что в ней ничего нет.

– Я вас не трону! – крикнул он. – Что бы вы ни затеяли, я вас не трону…

Дверь кинозала захлопнулась, отхватив ему три пальца и разом оборвав его крики.

Доктор Хэллас развернулся и припустил наутек.

Еще два красных смотрителя появились из комнаты персонала за лестницей в крематорий. Оба были с электрошокерами, оба бежали в сторону Калиши и вереницы детей. Перед запертыми дверями Палаты А они остановились, нанесли друг другу удар током и рухнули на колени. Обмены электрическими ударами продолжались, пока оба смотрителя не распластались на полу без сознания. Выбежали и другие смотрители, увидели либо почувствовали, что происходит, и отступили – некоторые по лестнице в крематорий (где был тупик, безнадежный во всех смыслах), остальные в комнату персонала или в комнату медиков за ней.

Давай туда, Ша. Авери смотрел в коридор, мимо Фила, который вопил, глядя на хлещущую из обрубленных пальцев кровь, и двух бесчувственных смотрителей.

Мы разве не хотим выбраться на свободу?

Хотим. Но прежде мы выпустим на свободу их.

Вереница детей двинулась по коридору к Палате А, туда, откуда шел гул.

23

«Не знаю, как они выбирали цели, – говорила Морин. – Я часто об этом гадала. Так или иначе, система работала, поскольку за семьдесят пять с лишним лет никто не сбросил атомную бомбу и не начал глобальную войну. Только подумай, какое это великое достижение. Да, некоторые говорят, что Бог нас бережет, другие – что дипломатия или «взаимное гарантированное уничтожение»… Я в это не верю. Нас бережет Институт».

Она снова отпила воды и продолжила:

«Детей они отбирали по анализу, который делают большинству младенцев при рождении. Мне не положено знать, что это за анализ, я всего-навсего экономка, мелкая сошка, но я не только стучала, но и слушала. И подглядывала. Это называется НФМ, что расшифровывается как нейротрофический фактор мозга. Детей с высоким НФМ отмечали, отслеживали, а со временем похищали и привозили в Институт. Среди них бывали даже шестнадцатилетние, хотя тех, у кого НФМ по-настоящему высокий, выкрадывают как можно раньше. У нас и восьмилетки были».