В крошечном окошке, ведущем в вентиляционную шахту без выходов и входов, устроенную так, чтобы только немного света попадало в камеры в дневные часы через отсутствующую крышу, и никто не мог увидеть или услышать томящихся в них узников, уже почти не виделось лучей заходящего солнца. Холодный ветер короткими и вялыми порывами влетал в подвал, рассеивая затхлость этих стен. Опершись спиной на стену и положив голову на сжатые колени, обхваченные озябшими руками, во мраке дремал мужчина. Услышав звук шагов, он очнулся от тяжёлого забытья, потёр затёкшую шею, вглядываясь в темноту поворота лестницы, где едва заметно уже искрился на каплях стекающей по стенам желтоватой воды свет факела. Прищурился с нескрываемой, несломленной надменностью и ненавистью.

Мари молчала, подходя всё ближе к клетке, в которой томился теперь некогда пугавший её зверь. Болдер медленно поднялся на ноги, завидев, кто решился посетить его одиночество, встал в шаге от решётки, глядя на бывшую пленницу с вызовом. Ему претило то, что графиня добилась своего присутствия на суде и, несмотря на отвращение во взгляде, настойчиво требовала изменить приговор. Судьи тогда разошлись во мнениях, давая ему срок до смерти гнить в тюрьме Ладлера с ворами и убийцами или быть казнённым через отрубание головы на главной площади. Но Вильгельм, без лишних размышлений, по просьбе супруги дал указ бросить бывшего маркиза в темницу смертников, в ту камеру, где двадцать лет сидел его родной дед. Старик Джерион дожил-таки до дня, когда его клетка отворилась, и проводил теперь свои наполненные счастьем дни в имении Ребекки, что король оставил за ней и Фрок по доброте душевной. Болдера окутывала и распирала ярость лишь при мысли о том, как всё сложилось для его врагов. Да, сама судьба, похоже, стояла на стороне Вильгельма и Мари… Но её дерзкая защита в суде, а в том, что это была именно защита, Болдер не сомневался, выводила его из себя больше всего прочего. Она казалась мужчине унизительно милосердной.

– Ты пришла посмеяться? – спросил маркиз, когда девушка подошла к решётке так же на расстояние шага. – Удалось отомстить мне?

– Вы предпочли бы позорную смерть на плахе? – без всяких эмоций произнесла Мари, глядя прямо в сверкающие бессильным гневом глаза заключённого. – Или заточение среди людей, ненавидящих вас до глубины души? Я сожалею лишь о том, что не смогла прийти к вам раньше.

Он промолчал, не отводя взора от собеседницы.

– Всё ваша гордость, – опустила глаза девушка, сжимая крепче в кулаке рукоять факела. – Я не вольна освободить вас, но и просить супруга о казни не хочу. Вот, возьмите, – она протянула пленнику крохотный стеклянный пузырёк, блеснувший тёмной жидкостью в жёлтом свете огня.

– Что это? – нахмурился мужчина.

– Это яд, – эхо прокатилось по стенам темницы холодным звоном. – Вам выбирать, жить или умереть. По крайней мере, так вы избежите позора и мучений.

– Ты, – Болдер сверкнул глазами и в один миг его ладонь скользнула меж прутьев решётки, ухватив тонкое запястье Мари. – Почему ты больше не боишься меня?

– Вы сами боитесь, – спокойно ответила девушка, едва заметно вздрогнув от неожиданного прикосновения. – Теперь я вижу, что вы не более, чем обычный человек, погрязший в собственной лживой игре, – она выдернула руку из хватки маркиза и на всякий случай отошла на полшага назад. – Я обещала миледи Ребекке осмотреть её мужа, потому не могу больше задерживаться.

– Так он всё ещё жив? – усмехнулся мужчина, почувствовав лёгкий испуг Мари, принёсший ему неожиданное наслаждение.

– Он жив, но обездвижен, – отвела глаза она, понимая, чем вызвана надменная ухмылка заключённого и проклиная свою неосторожность. – Как видно, ему был дан второй шанс, чтобы осмыслить свои ошибки. У каждого есть второй шанс, – она вновь взглянула в глаза бывшему мучителю, набравшись смелости. – Что решите вы?

– Я бы использовал любую возможность, чтобы лишить твой взгляд этой дерзкой уверенности, – сквозь зубы процедил Болдер.

– Это может стать вашим выбором, – Мари отвернулась. – В любом случае, я сюда больше не вернусь. Решайте сами, что делать с этой склянкой, – она прошла несколько шагов к лестнице, остановилась у стены, задумавшись на миг, и, не оборачиваясь, добавила: – Я могу попросить стражников привести вам священника.

– Я не нуждаюсь в жалости, – узник сдавил в кулаках ржавые прутья, не зная, куда выместить взметнувшуюся в груди злобу, смешанную с едва скрываемым отчаянием.

– Прощайте, – девушка сделала ещё шаг вперёд, затем подожгла один из факелов, висевший на стене и, не говоря больше ни слова, чинно зашагала по осыпающейся лестнице.

Несмотря на видимое спокойствие, сердце её бешено колотилось, хотелось сорваться и бежать вперёд. Так много сил отняла эта короткая встреча, на которую она долго не могла решиться, покуда чувство странного сострадания не пересилило полузабытый страх и отвращение, и не заставило тайком от мужа явиться в затхлое подземелье, дав удивлённому стражнику приказ покинуть пост на четверть часа. Но больше это не повторится. Чувство выполненного долга пробивалось сквозь пелену разыгравшихся эмоций, осталось лишь похоронить все воспоминания о человеке, чья злоба даже под угрозой скорой смерти не отступила перед доброй волей и здравым смыслом.

Дверь затворилась с тихим скрипом, Мари вздохнула, закрыв глаза. Несколько минут проведённых в подземелье, оживили воспоминания о собственном заточении. Казалось, что безумные события, развернувшиеся вокруг коронации Вильгельма, пролетели давным-давно, но картины прошлого вставали в памяти так чётко, что дрожь пробегала по телу. Сердце на миг сжалось, поддавшись скорби, которая всякий раз брала верх над чувствами молодой королевы, когда она задумывалась о том, сколько жизней было безвозвратно утрачено в стенах этого замка. Последний, полный обречённой печали взгляд Вернера преследовал её во снах ещё долгое время после того, как вся шумиха улеглась, и в замке потекли размеренные дни. Наконец, длинный список должен был завершиться именем осуждённого маркиза, но это не давало облегчения помрачневшим мыслям.

* * *

Стражи в замке всегда было мало, так как раньше герцог боялся предательства и держал подле себя только лучшую проверенную охрану, а слуг ровно столько, сколько требовало хозяйство. Вильгельм немного увеличил это количество, но и он привык к безлюдности в родном доме. В конце концов, граф Алоис тоже берёг свои тайны от посторонних глаз и ушей.

За поворотом коридора послышались шаги. Мари отвлеклась от своих безрадостных воспоминаний, это возвращался на свой пост стражник. Девушка в коротком испуге закусила губу, но, отбросив растерянность, приняла невозмутимый вид и вышла мужчине навстречу. Замерев на секунду, тот поспешил преклонить колено перед своей правительницей.

– Приведите заключённому священника через несколько часов, – смутившись, отвела взгляд Мари. Она никак не могла привыкнуть к тому, что окружающие люди не смеют поднять головы, чтобы приветствовать её, а сопротивляться этому правилу этикета и пытаться разговаривать со слугами как с равными Вильгельм ей строго-настрого запретил. Хотя и он, и все трудящиеся в замке, прекрасно знали о том, что королева, вероятнее всего, даже не заметит проявления фамильярности, но уже не только по правилам, а из личного уважения стражники и слуги склонялись в глубоком поклоне, завидев приближение правительницы. – И прошу вас, не нужно никому говорить о моём визите сюда.