Заметим, что советское руководство с нараставшим раздражением и недоверием регистрировало махинации и козни вашингтонской элиты и особенно официального Лондона. В телеграмме Сталина Майскому от 19 октября 1942 года мы читаем: «У нас всех в Москве создается впечатление, что Черчилль держит курс на поражение СССР, чтобы потом сговориться с Германией Гитлера или Брюнинга за счет нашей страны. Без такого предположения трудно объяснить поведение Черчилля по вопросу о втором фронте в Европе, по вопросу о поставках вооружения для СССР, которые прогрессивно сокращаются, несмотря на рост производства в Англии, по вопросу о Гессе, которого Черчилль, по-видимому, держит про запас, наконец, по вопросу о систематической бомбежке англичанами Берлина в течение сентября, которую провозгласил Черчилль в Москве и которую он не выполнил ни на йоту, несмотря на то что он, безусловно, мог это выполнить»[659].

Не может быть двух мнений, от США зависело пресечь происки Лондона, заставить премьера уважать союзническую мораль. До этого, однако, главе администрации надо было разобраться в себе и определиться самому. Всерьез и надолго.

Переход Красной армии в наступление под Сталинградом (19 ноября) и высадка американо-английских войск в Северной Африке (8 ноября) начались, по сути, параллельно. Планировались они и осуществлялись без всякой оперативной увязки. И все же взаимосвязь существовала – связь политическая.

Состоялся ли бы «Торч», разворачивайся события на Волге по гитлеровскому сценарию? Американские военные не исключали варианта высадки в Северной Африке как реакции на выпадение СССР из войны и первого акта перегруппировки сил в расчете на долгую конфронтацию демократий с державами оси и Японией. Представления политиков, однако, не обязательно стыковались с образом мыслей генералов. Госсекретарь К. Хэлл оставил в мемуарах в назидание потомкам следующую запись: «Мы всегда должны помнить, что своей героической борьбой против Германии русские, очевидно, спасли союзников от сепаратного мира. Такой мир унизил бы союзников и открыл двери для следующей Тридцатилетней войны»[660]. К. Хэлл не упоминает Сталинград, но имеет в виду прежде всего его.

Как нежданная витальность Советского Союза отразилась на представлениях западных держав о смысле и целях войны? Что должно следовать за «Торчем»? Какой еще сюрприз преподнесет СССР, который в одиночку вырвал у врага стратегическую инициативу и тем решил коренную проблему второго этапа противоборства с гитлеровской Германией? Советский союзник навязывал отныне свою логику по всему каталогу вопросов, что приводили в недоумение верхние эшелоны власти в Вашингтоне и Лондоне.

«Завершение грандиозной русской победы в Сталинграде, – напишет Р. Шервуд, – изменило всю картину войны и перспективы ближайшего будущего. В результате одной битвы, которая по времени и невероятному количеству потерь была фактически равна отдельной крупной войне, Россия стала в ряды великих мировых держав, на что она давно имела право по характеру и численности своего населения. Рузвельт понял, что должен взглянуть теперь в более далекое будущее, чем военная кампания 1943 года, и заняться рассмотрением вопросов послевоенного мира»[661].

М. Мэтлофф и Э. Снелл выразились более сдержанно и утилитарно: «С переходом стратегической инициативы на Европейском театре в руки союзников и увеличением ресурсов, находившихся в их распоряжении, начался новый этап стратегического планирования»[662]. Можно было думать о нескольких последовательных или параллельных операциях. Выбор, который делался, и сопровождавшие его дискуссии позволяют судить о политическом и концептуальном настрое президента США и премьера Англии, а также их окружения.

В послании Рузвельту от 18 ноября 1942 года Черчилль называл в качестве «важнейшей задачи»: (а) захват Северной Африки и открытие Средиземного моря для морских военных перевозок и (б) использование баз на африканском побережье «для нанесения удара в самое чувствительное место держав оси… в ближайшее время». Таковым местом премьеру представлялись Сардиния и Сицилия, а также Балканы, для чего нужно было склонить Турцию к вступлению в войну против держав оси. Премьер с готовностью откликался на мысль президента – поручить начальникам штабов «сделать обзор наших возможностей, включая продвижение наших войск на Сардинию, Сицилию, Италию, Грецию и другие балканские районы, а также включая возможность поддержки со стороны Турции в наступлении на фланг Германии через Черное море»[663].

В мемуарах Черчилль опускает свои итало-балканские варианты от 18 ноября. «В опровержение многочисленных домыслов в Америке» (об использовании операции «Торч» для срыва второго фронта) и «многих послевоенных утверждений Советов» он ссылается лишь на свои критические замечания от 9 и 18 ноября по докладам британских начальников штабов. Военным было поставлено на вид пренебрежение интересами «Раундапа». Премьер рассуждал о важности «сковывания крупных сил противника в Северной Франции, Бельгии и Голландии путем постоянной подготовки к вторжению и решительного наступления на Италию или, еще лучше, Южную Францию, наряду с другими операциями, не требующими большого количества судов». Надо что-то делать, читаем мы в «замечаниях», ибо «трудно предположить, что русские не среагируют на наше бездействие, подобное нынешнему, в течение всего 1943 года, тогда как Гитлер нанесет им третий удар».

Далее Черчилль обращал внимание на то, что обещанного Москве «великого наступления на континент» не получается. Возникал ужасный разрыв между тем, что начальники штабов в середине 1942 года находили «разумным для кампании 1943 года, и тем, что, по их словам, мы теперь можем предпринять в этой кампании». Если предварительные расчеты подтвердятся, они «выставят в смешном свете наши замыслы на это лето, равно как и замыслы американцев». Часть ответственности за сложившийся «комбинированный тупик» премьер возлагал на Маршалла[664].

Поручение президента и премьера штабам представить свои предложения оживило старые споры. На заседании в Белом доме 10 декабря 1942 года Маршалл выступил против новых операций в зоне Средиземного моря как из-за трудностей их материально-технического обеспечения, так и в силу общей нерациональности «барахтанья» на этом театре. Он предлагал быстро завершить североафриканскую кампанию и заняться накапливанием сил в Англии со среднемесячным темпом переброски на Британские острова по 8500 американских военнослужащих. Начальник штаба не исключал экстренной высадки на полуострове Котантен или в районе Булони в марте-апреле 1943 года, если появятся признаки ослабления Германии или если немецкие войска вступят на территорию Испании. Штаб армии отверг экстремистские установки Арнольда, обещавшего победу силами одной авиации.