Фейерверка из «Торча» не получилось. «Факел» не горел, а тлел. Он не стимулировал готовности США к крупным операциям в Западной Европе. Около 40 000 немецких солдат, с которыми американские и британские войска столкнулись при десантировании в Северной Африке, мигом смахнули с них браваду. Союзники решили воевать не умением, но подавляющим материально-техническим превосходством, для чего опять-таки требовались время, «подходящая погода», организация снабжения частей и соединений по курортным нормам. Нацистское командование, в свою очередь, укрепилось во мнении, что США и Англия для форсирования Ла-Манша не созрели и что Германия может без опаски дальше перебрасывать свои войска на Восток.

Один вывод, который делался американскими штабами из Североафриканской кампании, был объективно полезен для общего дела антигитлеровской коалиции. США познали, что они не все могут, больше чем на единственную крупную наземную операцию за раз американцев не хватит. С этого момента Соединенные Штаты предметней представляли себе, какое колоссальное бремя нес СССР и насколько велики его потенции. Последнее вызывало, понятно, не только восхищение.

Допустим, Рузвельт не справился с внутренней раздвоенностью. После «Торча» он выводил лозунг «осторожность» еще более крупным шрифтом и из представлявшихся в начале 1943 года на Европейском театре военных действий возможностей санкционировал предприятия, под успех которых давалось двойное, а еще лучше – десятикратное поручительство. Но зачем президент занимался дезинформацией Советского Союза?

В совместном послании от 26 января 1943 года о результатах конференции в Касабланке Рузвельт и британский премьер уверяли Сталина, что они готовятся предпринять в первые девять месяцев года такие операции, которые «вместе с мощным советским наступлением могут наверное заставить Германию встать на колени в 1943 году». Далее выражалось убеждение, что «правильная стратегия для нас состоит в том, чтобы сосредоточить свои силы на задаче поражения Германии с целью одержания скорой и решающей победы на Европейском театре». «Наше основное желание состоит в том, – писали демократы, – чтобы отвлечь германские сухопутные и военно-воздушные силы с русского фронта и направить в Россию максимальный поток снабжения».

Первоочередным намерением провозглашалось очищение Северной Африки от сил держав оси. Затем «по возможности в ближайшее время» намечались «широкие комбинированные операции сухопутных и военно-морских сил в Средиземном море», концентрация американских войск в пределах Соединенного Королевства, которые совместно с британскими вооруженными силами «подготовятся к тому, чтобы снова вступить на континент Европа, как только это будет осуществимо», «удвоение» к середине лета бомбардировочного наступления из Англии против Германии[680].

Достоверно зная цену расстилавшимся перед ним англо-американским цветастым декларациям, Сталин 30 января 1943 года дал понять, что он сыт обещаниями. «Понимая принятые Вами решения в отношении Германии как задачу ее разгрома путем открытия второго фронта в Европе в 1943 году, – говорилось в ответном послании Председателя Совнаркома, – я был бы Вам признателен за сообщение о конкретно намеченных операциях в этой области и намечаемых сроках их осуществления»[681].

9 февраля Черчилль прислал англо-американские «разъяснения», из коих вытекало, что (а) очищение Туниса от противника планируется на апрель, «если не раньше»; (б) «в июле или раньше» будет совершена высадка в Сицилии и за ней должна последовать операция в восточной части Средиземноморья, которая потребует 300–400 тысяч человек; (в) приготовления к форсированию Ла-Манша будут осуществляться с расчетом на начало операции в августе-сентябре. «Сроки этого наступления (через Ла-Манш) должны, конечно, зависеть от состояния оборонительных возможностей, которыми будут располагать в это время немцы по ту сторону Канала», – оговаривался премьер, повторяя уловку с июньской (1942 года) памятной запиской[682]. 1943 год не назывался годом поражения Германии. Об «отвлечении германских сил с русского фронта» речи не велось, никакого интереса к советским намерениям не проявлялось, потому что отсутствовало желание координировать свои действия (или бездействие) с «мощными усилиями русских».

Советская сторона сочла уместным высказать разочарование уже не намеком, как 30 января, а открытым текстом. В послании 16 февраля Сталин подчеркнул стратегическую необходимость организации второго фронта на Западе весной или в начале лета, чтобы не дать врагу оправиться. Действия в Тунисе расценивались как неудовлетворительные. Вследствие пассивного их проведения немцам дозволялось беспрепятственно перебрасывать на Восточный фронт войска из Франции, Бельгии, Голландии и самой Германии. Избранный западными державами план расценивался как ошибочный[683].

Неприятную переписку с Москвой Рузвельт охотно уступил вести дальше Черчиллю. И на сей раз премьер не уклонился от выпавшего жребия, но призвал президента «держаться вместе». Против «держаться вместе» глава администрации не возражал, но предоставлять Лондону право выступать от имени США колебался[684]. Это, пожалуй, один из ранних документально зафиксированных случаев, когда президент заметил англичанам: дымовая завеса по отношению к Советскому Союзу – вместе, а денежки – врозь.

Сталин тем не менее расценил послание из Лондона как общую с американцами точку зрения и направил на него ответ также Рузвельту. Поэтому стоит остановиться на соображениях Черчилля, выхолащивавших обещания западных держав, что давались в 1942 году, а также 26 января.

Премьер вел речь о намерении высадиться в Сицилии и, в зависимости от результатов операции «Хаски», а также «наличия необходимого числа боевых кораблей и десантных средств», двинуться на захват «Крита и/или Додеканеса» и вторгнуться в Грецию. Об операции в Италии молчок. Медлительность в Северной Африке оправдывалась «силой противника, предстоящим сезоном дождей, уже наступившей распутицей», растянутостью и плохим состоянием коммуникаций.

Упреждая критику, Черчилль замечал, что «масштабы этих операций (в Северной Африке) невелики по сравнению с громадными операциями на Восточном фронте». Премьер не оспаривал советские данные о перебросках (после начала «Торча») немецких войск на Восток из Франции, Люксембурга, Бельгии и Голландии, но пытался снивелировать их значение ссылками на то, что частично этим дивизиям прибыли на смену в «основном дивизии из России и Германии». По сути, признавалась справедливость слов Сталина о том, что, «вместо помощи Советскому Союзу путем отвлечения германских сил с советско-германского фронта, получилось облегчение для Гитлера, который ввиду ослабления англо-американских операций в Тунисе получил возможность перебросить дополнительные свои войска против русских» (27 дивизий, в том числе 5 танковых)[685].