иди спать, – сказала она, – и мы обсудим это утром». Внезапно, когда она говорила это, я увидел, что ее бледное лицо стало еще белее, это было видно даже при лунном свете, и ее рука крепче сжала мое плечо. Что-то двигалось в тени домика с инструментами. Я увидел темную крадущуюся фигуру, которая выползла из-за угла и присела на корточки перед дверью. Схватив пистолет, я выбежал из комнаты, как вдруг моя жена обняла меня и судорожно прижала к себе со всей силы. Я пытался оттолкнуть ее, но она еще отчаяннее в меня вцепилась. Когда я наконец освободился от нее, к тому времени как я открыл дверь и добрался до домика, тот человек уже исчез. Однако он оставил следы своего пребывания, потому что на двери были нарисованы танцующие человечки в той же последовательности, которая уже появлялась дважды и которую я срисовал на этот лист бумаги. Других следов этого парня нигде не было, хотя я обежал весь сад. И все же удивительно то, что он, должно быть, все время там был, потому что, когда я снова осмотрел дверь утром, он нацарапал еще несколько своих фигурок под строчкой, которую я уже видел.

– У вас есть копия нового рисунка?

– Да, последовательность очень короткая, но я ее срисовал, вот она.

Он снова достал листок бумаги. Новый рисунок пляшущих человечков выглядел так:

– Скажите, – сказал Холмс, и по его глазам я понял, что он был очень взволнован, – это было просто дополнение к первому рисунку или этот рисунок казался совершенно не связанным с предыдущим?

– Эти фигурки были нарисованы на другой панели двери.

– Превосходно! Это, безусловно, самое важное для нашего расследования. Это дает мне надежду. А теперь, мистер Хилтон Кьюбитт, пожалуйста, продолжайте ваше любопытнейшее повествование.

– Мне больше нечего сказать, мистер Холмс, кроме того, что я был зол на свою жену в ту ночь за то, что она удержала меня, когда я мог поймать прячущегося негодяя. Она сказала, что боится, как бы мне не причинили вреда. На мгновение мне пришло в голову, что, возможно, она на самом деле боялась, что вред может быть причинен ЕМУ, ведь я не сомневался, что она знала, кто этот человек и что он имел в виду, подавая эти странные сигналы. Но тон голоса моей жены, мистер Холмс, и выражение ее глаз не допускали никаких сомнений в том, что она действительно беспокоилась именно о моей безопасности, я уверен в этом. Вот и все, а теперь мне нужен ваш совет относительно того, что я должен делать дальше. Я лично склоняюсь к тому, чтобы рассадить по кустам полдюжины моих парней с фермы и, когда этот парень явится снова, преподать ему такой урок, чтобы он оставил нас в покое надолго.

– Боюсь, дело зашло слишком далеко, чтобы его можно было решить такими простым средствами, – сказал Холмс. – Как долго вы пробудете в Лондоне?

– Я должен вернуться домой сегодня. Я бы ни за что не оставил свою жену одну на всю ночь. Она очень нервничала и умоляла меня поскорее вернуться.

– Полагаю, вы правы. Но если бы вы остались, я, возможно, смог бы поехать вместе с вами через пару дней. Тем временем оставьте мне эти листочки, и, думаю, вполне вероятно, что я смогу вскоре нанести вам визит и в некотором роде пролить свет на ваше дело.

Шерлок Холмс сохранял свою спокойную профессиональную манеру поведения до тех пор, пока посетитель не покинул нас, хотя мне, который так хорошо его знал, было легко заметить, что он был глубоко взволнован. Как только широкая спина Хилтона Кьюбитта скрылась за дверью, мой товарищ бросился к столу, разложил перед собой все листки с пляшущими человечками и погрузился в сложные и тщательные вычисления. В течение двух часов я наблюдал за тем, как он покрывал лист за листом бумаги цифрами и буквами, будучи настолько поглощенным своим делом, что, очевидно, забыл о моем присутствии. Иногда у него что-то получалось, и он насвистывал и пел во время работы; иногда он был озадачен и подолгу сидел с нахмуренным лбом и отсутствующим взглядом. Наконец он вскочил со стула с возгласом удовлетворения и принялся ходить взад и вперед по комнате, потирая руки. Затем он написал длинную телеграмму на бланке.

– Если ответ на эту телеграмму будет таким, как я надеюсь, вы пополните свою коллекцию новым симпатичным дельцем, Уотсон, – сказал он. – Я надеюсь, что завтра мы сможем отправиться в Норфолк и сообщить нашему другу некоторые конкретные новости относительно тайной причины его неприятностей.

Признаюсь, меня распирало от любопытства, но я знал, что Холмс любил делать свои разоблачения своевременно и на свой лад, поэтому я подождал, пока ему самому не захочется мне открыться.

Но ответная телеграмма задерживалась, и последовали два дня нетерпения, в течение которых Холмс настораживался при каждом звонке в дверь. Вечером второго дня пришло письмо от Хилтона Кьюбитта. У него все было спокойно, если не считать того, что в то утро на пьедестале солнечных часов появилась длинная надпись. Он приложил к телеграмме копию этого послания, которая воспроизводится здесь:

Холмс ненадолго склонился над этим причудливым узором, а затем внезапно вскочил и вскрикнул от удивления и смятения. Его лицо выглядело осунувшимся от беспокойства.

– Мы позволили этому делу зайти слишком далеко, – сказал он. – Есть ли поезд на Норт-Уолшем сегодня вечером?

Я посмотрел расписание. Последний поезд только что ушел.

– Тогда мы позавтракаем пораньше и сядем на первый поезд утром, – сказал Холмс. – Наше присутствие там крайне необходимо. А, вот и наша долгожданная телеграмма. Одну минуту, миссис Хадсон, возможно, придется послать телеграмму в ответ. Нет, это именно то, чего я ожидал. После этого сообщения еще более важно, чтобы мы без промедления сказали Хилтону Кьюбитту, как обстоят дела, поскольку нашего простодушного норфолкского помещика опутала необычайно опасная паутина.

Так оно и оказалось, и, когда я подхожу к мрачной развязке истории, которая сначала показалась мне всего лишь несерьезной и причудливой шуткой, я снова испытываю смятение и ужас, которые меня переполняли тогда. Хотелось бы мне сообщить моим читателям, что конец истории был более оптимистическим, но это точное изложение фактов, и я должен проследить странную цепь событий до мрачного переломного момента, из-за чего поместье Райдинг Торп было у всех на устах по всей Англии несколько дней.

Едва мы сошли с поезда в Норт-Уолшеме и назвали пункт назначения, как к нам поспешил начальник станции.

– Я полагаю, вы детективы из Лондона? – спросил он.

На лице Холмса промелькнуло раздражение.

– Почему вы так решили?

– Потому что только что проехал инспектор Мартин из Норвича. Но, может быть, вы врачи. Она жива – или, по последним данным, пока жива. Возможно, вы еще успеете спасти ее – хотя бы для виселицы.

Лицо Холмса помрачнело от беспокойства.

– Мы едем в поместье Райдинг Торп, – сказал он, – но мы ничего не знаем о том, что там произошло.

– Это кошмарная история, – сказал начальник станции. – Их обоих застрелили: и мистера Хилтона Кьюбитта, и его жену. Она застрелила его, а потом себя – так говорят слуги. Он мертв, а ее жизнь на волоске. Боже, Боже, одна из старейших семей графства Норфолк и одна из самых уважаемых.

Холмс молча поспешно сел в экипаж и за все время долгой поездки в семь миль не проронил ни слова. Редко я видел его таким подавленным. Он был не в своей тарелке во время всей нашей поездки из города, и я заметил, что он с тревожным вниманием просматривал утренние газеты, но теперь, когда его худшие опасения внезапно оправдались, это повергло его в глубокую меланхолию. Он откинулся на спинку сиденья, погрузившись в мрачные размышления. И все же нас окружало немало любопытного, поскольку мы проезжали по сельской местности, не менее замечательной, чем любая другая в Англии: современное население здесь представлено несколькими разрозненными коттеджами, в то время как огромные церкви с квадратными башнями, которые на каждом шагу вздымаются над плоским зеленым ландшафтом, говорят о славе и процветании старой Восточной Англии. Наконец фиолетовый горизонт Северного моря показался над зеленой кромкой побережья Норфолка, и кучер указал кнутом на две старые – кирпичную и деревянную – крыши, выступавшие из рощи деревьев.

– Райдинг-Торп-Мэнор там, – сказал он.

Когда мы