Сгорбившись и вороша бороду, нехотя внимал Биркину, не перебивал.

А Биркин, хоть и слыша угрюмое молчание, воодушевился говорить дальше:

– Государь, Европия поднимается! Войны замолкли, церковь утихла, инквизиции башку отрубили, люди воспряли, науки цветут, торговля оборачивается, корабли в Америку и Индию ходят, вот Африкию с юга огибать начали!

Фыркнул смущённо и бессильно:

– Им легко! Снарядил корабль – и вперёд! А нам куда тянуться? В северную тьму, где чухна колобродит? Сверху – льды, свемо – поляки, овамо – Шибир, а снизу – Кавкасийские горы, за кои нам пока не влезть! И крымские цари, зело на нас злые! Вот если бы Тавриду взять – были бы и у нас выходы на воды. И мы бы поплыли, на морях правили бы! Знаешь, Родя, есть у меня мечта неизбывная – завоевать Тавриду, – доверительно наклонился вперед, остановив в руке чётки. – Это святое место, там древние герои, в Корсуни крещён святой Владимир… Там спрятаны клады ромейских базилевсов… А у меня в либерее есть списки схронов, где искать сокровища! Но как взять их, когда в Тавриде правит Гирей, а за ним маячат османы? Их новый султан Мурад, говорят, зело зол и горазд на всякое!

И стал воодушевлённо говорить, как хороша и нужна Таврида: это и выход к южным морям и другим державам, и торговля, и хождение по миру, и силы, и свобода… Ежели к тому шведов на севере разбить, то можно границами перекрыть все земли и за одни налоги и пошлины за проезд, проход, проплыв жить припеваючи – только считай казначеи в Москве! Да где столько войск взять?

Биркин заметил:

– Армию регулярис надо иметь. Постоянную, а не как ныне. – И, переждав, не встретив возражений, стал неторопливо развивать: – Ныне как? Вот ты приказываешь: «Конно, людно и оружно явиться на войну!» Князья нехотя приплетаются, от своих тёплых кормушек и кормовых теплушек оторваны. Иные уже еле в седле держатся от чрезмерного брюха или немощи. Эти горе-воины за собой лапотных смердов ведут, одетых кто во что горазд, кто босиком, кто в бересте. Вчера плуги держали – а тут им бердыши и секиры дадены, а с какого конца за них браться – неизвестно. На пушки и мушкеты глаза пялят, от выстрелов полные штаны накладывают! Нет, государь, нужна армия регулярис, как у римлян была. Смерд и раб, в хлеборобстве рождённый, только на краткое усилие способен: весной и летом, когда сеять надо, ещё кое-как копошится, а зимой и осенью в полную спячку впадает. А война ждать не будет! Ни у смердов, ни у рабов нет ни чести, ни имён, посему доблестно воевать им незачем. Вот и бегут, бросая всё, при первой опасности. Их воевать пускать – только оружие тратить!

Раздражённо потряс перед Биркиным пальцем:

– Аха-ха, легко тебе говорить! А как эту армию регулярис содержать? Кто столько ртов кормить-поить, одевать-обувать будет, когда войны нет? Ты?

Биркин вежливо склонил голову:

– У нас, государь, война всегда где-нибудь есть. А если, счастливым часом, нет войны – пусть крепости строят, рвы роют, болота сушат, дороги строят – мало ли в державе тяжких мужских дел? Сам же говорил, что дорог нету, оттого народ дик, как медведь, по своим норам сидит и носа никуда не кажет…

На это отговорился не очень уверенно:

– Да до́роги дороги! И мало выгодны: раз прошёл – и всё! А тяни её целый год, тьму людей гробь, – в душе желая, чтобы Биркин закончил эту неприятную беседу.

Но Биркин настойчиво и твёрдо возразил:

– Почему же «раз прошёл»? Много раз прошёл! Надо только строить в правильных местах, где для торговли надо, а не в безлюдняке. Из Персии, Индии, Китая товары в Европию везут и будут везти, ведь через нас – ближе всего. Вот поэтому надо дороги строить и налоги за проезд брать!

Отмахнулся – сперва товары повезут, потом смерть принесут.

– А ну по тем удобным дорогам враг придёт? По болотам и чащобам мы умеем недруга гнобить, а дороги проложи – и всё, пожальте, битте-дритте, прошу пане! Пойман, раздет, поражён! Нет, не так всё просто. Лучше страной Шибир впритык займёмся – там верная прибыль есть, начало положено. Авось через Шибир и на Америку перекинемся, золотишком поживимся… Что ещё у тебя?

Биркин, порывшись, подал лист:

– Из Литвы пишут, что Феодосий Косой опять пасть открыл…

Оживился:

– Как? Феодоська же сдох, сказывали?

Биркин кивнул на лист, лежащий на тавле:

– Да вот пишут – жив-живёхонек! По Литве таскается и Москву, и твоих предков, и твою царскую честь, и церковь, и духовенство, и саму нашу святую веру честит, хает и лает почём зря!

И пересказал, что Косой ругал монастыри, называя их человеческой выдумкой, ибо ни в Евангелии, ни в апостольских сочинениях нет о них ни слова. Осуждал плотские мудрования попов, запреты на мясо и женитьбу. Даже на самое святое замахивался, изрыгая ересь, что Христос был не Богом, а только богоугодным человеком: дескать, Бог создал Адама, а обновить и исправить человеков послал Христа, сына во плоти. А зачем надо было посылать сына? Разве всемогущий Бог, создавший всё своим Словом, не мог своим же Словом обновить человека? К тому же если Иисус послан Богом, то все обвинения против жидов и римлян – глубокое богохульство, против воли Бога направленное! И если без ведома Господа и волосок не спадёт с паршивого пса, то тогда и Иуда, и Пилат Понтийский, и сама предательница Евва – помощники, а не противники Бога!

Без волнений выслушал Биркина:

– Это всё мною самолично от Феодоськи слышано, когда мы его в каземат везли. Сам митрополит Макарий с Феодоськой долго препирался, но тот крепко на своей ереси стоял. Да чего от беглого раба, на весь мир ущербного, ждать? Коня у своего хозяина покрал и на Белоозере скрылся, а там к ереси Башкина примкнул.

Биркин того не знал:

– Я мал был тогда. Но ведь Башкина с его сосмрадниками сожгли прилюдно в клети на Болоте? А как Феодоська костра избежал?

Зло ощерился:

– А так – дал драпака, собака! Улизнул! Стражу в свою веру за несколько ночей обратил и на север утёк! Где-то на Соловках обретался, а потом, когда его допекать стало, в Литву перебежал и там на зело уродливой жидовке женился. Что с ним делать? Послать убийц туда, чтоб ему пасть замуровали? Да таких, как он, много шляется! Негоже христианину руки кровью обагрять. Кровь за слово? Нет, пусть его брешет, латынников смущает, лишь бы наш народ не мутил. А в Литве кому он нужен? – Махнул рукой.

Просунулся в дверь Шиш и с плохо скрытым волнением сообщил:

– Государь, явился Клоп… Князь Мошнин…

При этом имени Биркин, пробормотав: «О-о! Я пойду?» – и получив разрешительный кивок, подхватил суму, шубу и спешно покинул келью.

Шиш, усмехаясь на поспешный уход Биркина, сказал:

– Мошнин не один пожаловал – юрода в цепях привёз.

– Какого ещё юрода? Мне своих хватает!

– А Стёпку-голоходца, твоего любимца. Стёпка стрельца до смерти удушил.