Но он все равно улетел. И теперь еще внимательнее стал разглядывать землю. Пустоши, болота, приречные луга. Один ручей, впадающий прямо в море, обрушивался с небольшого уступа, другой – бежал поперек пляжа. Соленые ручьи в пресный океан. Кое-где люди высаживали леса, стараясь смягчить этим пылевые бури, берущие начало как раз в этой области. Только бури все равно рождались, пусть в лесах и прорастали молодые деревья. Хироко бы тут что-нибудь придумала. Не ищи ее. Смотри на землю.

Он прилетел в Сабиси. Здесь по-прежнему было много работы – очистить обгоревшие здания и построить новые. Некоторые строительные кооперативы принимали новых членов. Один из них занимался реконструкцией, но также производил аэростаты и другие летательные аппараты, включая экспериментальные «птичьи костюмы». Ниргал прошел там собеседование.

Оставив свой планер в кооперативе, он стал устраивать длительные пробежки к верховым болотам к востоку от Сабиси. По этим возвышенностям он бегал еще в студенческие годы. И многие хребты были еще знакомы, но за ними открывалась новая земля. Нагорье жило своей болотной жизнью. Крупные валуны ками, словно часовые, стояли то тут, то там на бугристой земле.

Однажды, совершая пробежку по незнакомому хребту, он заглянул в небольшой горный бассейн, имевший вид неглубокой чаши с выходом к низине с западной стороны. Он походил на ледниковый амфитеатр, хотя на самом деле, скорее всего, был выветренным кратером с проломом в ободе и потому представлявшим собой гряду в форме подковы. Поперек он тянулся примерно на километр и по глубине был довольно мелким. Не более чем складка среди многих ей подобных в Тирренском массиве. Горизонт лежал далеко от опоясывающего хребта, а местность, простирающаяся к ним, была глыбистой и неровной.

Это казалось знакомым. Возможно, он ходил в эти места с ночевкой в студенческие годы. Он медленно спустился в бассейн, но все равно чувствовал, будто стоит на вершине массива. Что-то было в темно-синем ясном небе и в далеко простирающемся виде на ущелье с западной стороны. Облака проплывали над головой, как огромные плавные айсберги, и сбрасывали сухой зернистый снег, но крепкие ветры тут же задували его в трещины или выносили из бассейна наружу. На самом хребте, с северо-западной стороны подковы, находился валун, напоминающий каменную хижину. Он стоял там на четырех опорах, как дольмен, обветренный настолько, что стал гладким, как старый зуб. Небо над ним окрасилось в цвет ляпис-лазури.

Вернувшись в Сабиси, Ниргал побольше разузнал об этом месте. Судя по картам и записям в Аэрографическом и экопоэтическом совете Тирренского массива, бассейн был заброшен. Но в совете радушно восприняли его интерес.

– С горными бассейнами непросто, – объяснили ему. – Там мало что растет. Такие проекты затягиваются на годы.

– Хорошо.

– И бо́льшую часть еды приходится выращивать в теплицах. Хотя там можно выращивать картошку – когда получится создать подходящую почву, конечно…

Ниргал кивнул.

Его попросили заглянуть в деревню Дингбош, ближайшую от бассейна, и удостовериться, что там никто не имеет на этот бассейн планов.

И он отправился туда небольшим караваном с Тарики, Рейчел, Тиу и еще несколькими друзьями, вызвавшимися помочь. Подъехав к невысокому гребню, они и нашли Дингбош, расположившийся в мелком русле, где теперь находились поля малоплодородной картошки. Недавно прошла снежная буря, и поля целиком превратились в белые прямоугольники, разделенные низкими черными каменными стенами. Посреди полей стояло несколько продолговатых и таких же низких домиков с крышами из плоских камней и толстыми квадратными дымоходами. Чуть побольше их скучковалось на верхней окраине деревни. Самое длинное здание в этом районе – двухэтажный чайный домик с просторной комнатой, которая для удобства посетителей была застелена матрацами.

В Дингбоше, как и в большинстве поселений в южных горах, по-прежнему преобладала экономика дарения, и, когда Ниргал с друзьями остался там на ночь, им пришлось принять кучу подарков. Местные были довольны тем, что он расспрашивал о бассейне, который они называли то маленькой подковой, то верхней рукой.

– О нем нужно позаботиться, – сказали они и предложили ему помочь начать.

И они небольшим караваном отправились к горному амфитеатру. Там сбросили снаряжение на гребне возле дома-валуна и расчистили первое небольшое поле от камней, выложив ими стены участка. Двое из местных, кто имел опыт в строительстве, помогли ему сделать на валуне первый надрез. В процессе шумного бурения некоторые из жителей Дингбоша вырезали на поверхности скалы надпись на санскрите: «Ом мани падме хум», какая прежде встречалась на многочисленных камнях мани в Гималаях, а теперь и повсюду в южных горах. Местные откололи фрагменты породы между жирными наклонными буквами, так что буквы резко выделились на грубом, более светлом фоне. Что же до самого каменного домика, у него в итоге должны были появиться четыре комнаты, высеченные из валуна, двухкамерные стеклопакеты, солнечные батареи для обогрева и энергоснабжения, растопленная из снега вода, закачанная в резервуар, расположенный выше на гребне, и туалет с ванной.

А потом они ушли, полностью предоставив бассейн Ниргалу.

Несколько дней он просто ходил по нему, все осматривая. Лишь крошечная часть бассейна должна была превратиться в его ферму – лишь несколько небольших полей, окруженных низкими каменными стенами, и теплица для выращивания овощей. И надомное производство – только он пока не знал чего. Едва ли оно будет самоокупаемым, но поможет обжиться. Начать проект.

А все остальное – территория самого бассейна. Сквозь расщелину на западе, где предполагалось устроить водораздел, теперь проходил небольшой канал. На вогнутой стороне скалы, обращенной к солнцу и укрытой от ветров, уже существовал свой микроклимат. Ниргалу предстояло стать экопоэтом.

Прежде всего ему надлежало изучить землю. При том, что его проект удивительным образом заполнял каждый его день, требуя переделать множество дел, у него не было ни схемы, ни расписания, ни сроков. Ему не с кем было советоваться, и каждый день в последние часы летнего солнца он ходил вдоль гребня и осматривал бассейн в слабеющем свете. Бассейн уже был колонизирован лишайником и другими первопоселенцами; впадины заполняли каменистые пустыни, а на солнечных участках были мелкие мозаики арктического грунта, где на красной почве, менее сантиметра толщиной, росли холмики зеленого мха. Талая вода струилась многочисленными ручейками по потенциальным террасам, мелким диатомовым оазисам, опадая на дно бассейна, чтобы встретить гравий вади, служащий выходом на более низкий участок – ровную поверхность будущего луга за остаточным ободом кратера. Ребра, располагавшиеся выше по бассейну, служили естественными дамбами, и, немного подумав, Ниргал засыпал их галькой и плотно выложил ее таким образом, чтобы высота ребер увеличилась на один-два камня. Теперь талая вода собиралась в луговых прудах, ограниченных мхом. То, что он задумал, было осуществлено в болотах к востоку от Сабиси, и он звонил жившим там экопоэтам, расспрашивая их о совместимости видов, скорости роста, почвоулучшителях и прочем. В его сознании постепенно рождалось видение того, каким должен быть бассейн, а когда во втором марте наступила осень, год тогда стремился к афелию, он стал понимать, как сильно вечер и зима влияли на ландшафт. И ему оставалось лишь ждать.