А еще можно редкой безветренной да к тому же лунно-звездной ночью сидеть на крыше своего собственного (что особенно приятно) дома, потягивать сладенький каш из розовых лепестков за неимением рарангового цвета и смотреть, как срываются с небесной тверди крошечные звездочки, которые в это время года то и дело расчерчивают небо над Великой степью огненными царапинками. Особенно если больше заняться нечем.

– Был бы ты нормальным эльфом, я бы тебя попросила спеть чего-нибудь.

– Много ты нормальных эльфов видела. Я самый нормальный, если выбирать из тех троих, которых ты знаешь: из меня, принца и Познавателя.

Унанки просто лень было тащиться вниз за цитрой. Да и риск попасться на глаза соседской прыщавой юнице, что каждую свободную минутку подглядывала за эльфом, был слишком велик. Тогда пиши пропало. Вид поющего эльфа способен толкнуть особо чувствительную барышню на весьма необдуманные поступки. Унанки и так уже начинал беситься, едва замечал на соседском заборе залегшую в засаде обожательницу.

Джасс чувствовала себя гораздо лучше, болезнь почти прошла, подгоняемая взашей целебным порошком и крепким хассаром. Накануне они с Унанки немного размялись, удовольствия ради помахав палками, потому что меч сам собой валился из ослабевших рук бывшей хатами. Физическая форма – дело наживное и восстановимое. Не чумой же она переболела, в конце-то концов. Как говорится, был бы кувшин добрый, а вино сыщется. А «кувшин» руками и уроками Хэйбора слеплен неплохой. Он постарался на совесть, когда сотворил «из ничего что-то». Немного сильной магии и много несложной работы, чтобы тело крепко-накрепко запомнило, каким ему надлежит оставаться, дабы быть достойным украшением для любимого меча мастера Хема. Романтики в данном поступке мага-ренегата – ни на жалкий медячок. Без магии пользоваться мечом, выкованным под немалую мужскую силу, Джасс все равно не смогла бы.

– По-моему, это гнусно, – заявил Унанки относительно усилий Хэйбора из Голала. – Я заметил, что люди прямо-таки норовят облагодетельствовать, особенно когда их никто о том не просит.

– Если ты так не любишь людей, то почему же не остался в Фэйре? Мог бы весь свой век без них обойтись, – съязвила Джасс.

– Мог, но не стал работать в кузне, как отец.

– Ты сын кузнеца?

Вообразить себе гибкого и стройного Унанки с молотом в руках довольно сложно. Хотя пусть похвастается тот, кто знает, какими они бывают – эльфийские кователи, если они, почти все как один, сидят за горами Ши-о-Натай, а мир знает только их имена на клинках.

– А что, непохоже? Думаешь, кузнецу обязательно быть поперек себя шире и руки иметь до колен длиной? Альс, между прочим, тоже у моего родителя учился. Да и я секреты знаю кой-какие. У моего отца их было множество.

– Ты похож на отца?

– Немного. У него волосы и глаза были темнее. А ты…

– Нет, я своих вообще не помню. Слишком мала была, когда в храм продавали. Так… иногда сны снятся – море, песок, дети, собака. Смутное что-то такое.

– Продали? – зло сощурился Джиэс. – Из-за того что ты Воплощение?

Джасс грустно улыбнулась одними глазами. Сказать, не сказать? И решила – будь что будет.

– Я не родилась ею, мне отдали ее судьбу добрые и милосердные жрицы. Облагодетельствовали, можно сказать. – И она без трепета поведала свою историю превращения из обыкновенной маленькой послушницы, проданной в храм семьей из-за многодетности и нужды, как это обычно и бывает, в грозу всего континента и воплощенное проклятие. Иначе как бы юная северянка очутилась так далеко от Ятсоунского храма…

1677 год

Метрессе Чиколе пришлось встать из своего удобного кресла, чтобы девушка, стоящая перед столом, не смотрела на нее сверху вниз. Жрица прошлась вдоль стены, разминая затекшие ноги. Она не знала, как начать разговор, а такое с ней случалось нечасто. Девушка следила за жрицей с деланым, но весьма умелым спокойствием. Ей недавно сравнялось тринадцать, а в таком возрасте в Маргаре уже замуж отдают. Голубую тунику послушницы Джасс сменила на синее платье жрицы и вполне могла считаться взрослой, несмотря на детскую нескладность фигуры. Это единственное, что осталось в ней от детства. Девчонка становилась все упрямее, скрытнее и строптивее, чем большинство ее ровесниц. С таким характером она вполне могла подняться по иерархической лестнице быстрее многих и, кто знает, в свое время стала бы главной жрицей в каком-нибудь провинциальном храме. Но это не входило в планы леди Чиколы. Никогда.

– Я вызвала тебя для того, чтобы сообщить важную новость, – твердо сказала Первая жрица. – Тебе предстоит отправиться в Аймолу, в город Храггас, чтобы служить Оррвеллу и людям, используя свой дар по назначению.

– Это далеко, – сказала девушка, опустив глаза так, чтобы утаить от леди Чиколы свой взгляд.

– Я знаю, но, поверь мне, так будет лучше для всех.

– Я в чем-то провинилась? – сдавленно спросила девушка.

– Нет, разумеется. И не воспринимай свое служение как ссылку. Твой дар – заклинать погоду, и он принесет пользу несчастным людям, которые ждут тебя в Храггасе, – уверенно ответила жрица. – Идем со мной, я познакомлю тебя с господином Маури и его спутниками. Они приехали специально за тобой.

Господин Маури отличался от своих земляков только более дорогой одеждой. Сначала Джасс решила, что перед ней стоят родные братья, если не близнецы. Одинаковые плоские лица, мутно-желтые глаза, вислые носы делали храггасцев похожими на представителей неведомой расы людей-уродов. Они, словно слепленные из песка, вызвали у Джасс острое чувство гадливости. Она молча поклонилась и получила в ответ не менее низкий поклон. А леди Чикола – заверения в вечной благодарности храму Оррвелла, бога-странника.

– Завтра господин Маури зайдет за тобой, чтобы отвести на корабль. Собирай вещи, прощайся с подружками и – в путь, – сказала Первая жрица, и Джасс готова была поклясться, что услышала в ее голосе отчетливую нотку облегчения.

Будто с плеч метрессы наконец-то свалился непосильный груз.

То ли из почтительности, то ли от пренебрежения храггасцы молчали всю дорогу от храма в порт, и только когда Джасс поднялась на борт «Сияющих крыльев», господин Маури объявил ей, что ятсоунскому храму за нее заплачено три сотни полновесных золотых аймолайских алуро и она не должна даже близко подходить к борту, чтобы, упаси боги, не свалиться в воду. Короче говоря, новую храггасскую повелительницу ветров намеревались запереть в каюте до конца путешествия, и понадобилось немало красноречия, бахвальства и наглости, чтоб убедить его в обратном. Впрочем, Джасс могла переспорить даже самого мэтра Нугирона – храмового книгочея и хранителя священных текстов, славившегося на весь Ятсоун своим занудством.

Она покидала храм, Ятсоун и Игергард со смешанными чувствами. Теперь, став взрослой не на словах, а на деле, Джасс надеялась, что песчаные людишки будут слушаться ее, как саму метрессу. Это было приятно. Но с другой стороны, Храггас ей почему-то казался не самым лучшим местом в мире. Где-то в глубине души червячок подозрений делал свое незаметное дело, постепенно подтачивая уверенность в безоблачности ее будущего. У Джасс, конечно, был волшебный дар, но едва ли она могла претендовать на то, чтобы гордо именоваться волшебницей. Девушка совершенно не обольщалась на свой счет. В храмы Старых богов старались брать детей хотя бы с минимальными склонностями, иначе они не смогли бы овладеть намоленной магией священных символов.