Палач набросил поверх капюшона петлю и затянул ее.

– Именем дьявола я проклинаю этот серебряный ларец – всякий, кто дотронется до него либо до его содержимого, будет…

Стоящие под виселицей приставы оттащили прочь приставную лестницу, на который стоял осужденный, и он упал в пустоту. Веревка натянулась с жутким звенящим звуком, и Рэннок Хэмилтон стал медленно кружиться, дергаясь и брыкаясь. Я видела, как напрягаются его могучие плечи в попытках разорвать веревку, что стягивала его запястья.

Королева истошно закричала.

Благословенный святой Ниниан, он словно лез вверх – пытался вскарабкаться, как будто находя под ногами ступени. Казалось, он словно отыскивал в воздухе что-то …что-то, на что мог ступить. Его тело изгибалось и напрягалось, кружась, кружась в воздухе, веревка содрогалась…

Несколько мгновений чернявый солдат смотрел на Александра. В маленькой церкви царила мертвая тишина. Потом чернявый звенящим, хорошо заученным привычным движением выхватил из ножен шпагу, простой, прочно выкованный клинок, без драгоценных камней на эфесе, никак не украшенный, и направил его острие прямо в сердце Александра. Тусклый свет заката, льющийся сквозь разломанную дверь, окрасил сверкающий клинок кроваво-красным.

Он был прав – если бы не ларец, если бы Роутс так и не послал его за мной, если бы мы с ним никогда не встретились, он бы не умирал сейчас в петле под синим-синим небом.

«Ты очень красивая женщина, этого у тебя не отнимешь. Как белая арабская кобыла с длинными ногами и шелковым ртом и каштаново-золотой гривой. Ты помнишь, что сказала мне в тот день в Грэнмьюаре?»

Это моя вина, моя.

«Я отыскал тайник, в котором моя жена прятала ваш ларец, мадам, и я все сжег – бумаги этого вашего французского колдуна, книжку заметок вашей матери – все! Теперь вы никогда не узнаете…»

Все это было ложью. Но зачем он солгал? Было ли его целью заставить меня покинуть двор, чтобы он мог принудить меня сказать ему, где ларец? Или же он действительно по-своему любил меня, извращенной, страшной и пустой любовью?

Мало-помалу Рэннок Хэмилтон перестал неистово дергаться и биться, и его движения стали больше похожи на движения человека, плывущего под водой. Затем у него начались судорожные подергивания мышц; и, наконец, его тело как будто начало… удлиняться. С ужасом я наблюдала, как оно в самом деле становилось длиннее по мере того, как его мышцы и сухожилия теряли упругость и вытягивались от его веса, и он терял последние остатки контроля над своей плотью.

С глухим черным капюшоном на голове, неподвижное – о, слава Богу, наконец-то неподвижное – тело Рэннока Хэмилтона медленно крутилось в петле, пока не застыло, лицом к помосту, где сидела королева.

Королева лишилась чувств.

Я отвернулась, и меня вырвало.

Дарнли подбросил в воздух свою шляпу.

– Королевское правосудие свершилось! – воскликнул он; на фоне рева толпы его голос прозвучал жалко. – Боже, храни королеву!

Нико обнимал меня. После казни Рэннока Хэмилтона, на улице Лонмаркет, он дал мне полотенце и вина, чтобы прополоскать рот от рвоты, затем заставил меня выпить еще кубок. Затем он посадил меня на Лилид и прошел весь путь до Холируда пешком, рядом с нею, шепча что-то успокаивающее и Лилид, и мне. Теперь мы все сидели в маленькой комнате, где королева обычно ужинала. Она уже переоделась из серебряного парчового наряда в свободное домашнее платье и спокойно ела рис с сахаром и миндальным молоком. Она пришла в себя намного раньше меня. После выпитого вина я чувствовала себя сонной, и ужас от того, что я видела, несколько притупился. В основном я думала о том, что золотая нить, которой был вышит камзол Нико, царапает мне щеку.

– Мы как следует спланируем вашу свадьбу, Марианетта, – сказала королева. – Правда, придется подождать до окончания Великого поста, но зато к тому времени цветы уже расцветут, и вы сможете предсказать по ним мое будущее. Вы сможете отыскать тот желтый цветок – как бишь он называется? – и сказать мне, что он значит на самом деле.

Только этого мне и не хватало – мыслей о моей предстоящей свадьбе. Я хотела побыть с Дженет и тетушкой Мар и моими драгоценными малютками, а когда Дженет и тетушка Мар поправятся, мы все вместе отправимся в Грэнмьюар. И я обвенчаюсь с Нико в маленькой церкви Святого Ниниана – тогда, когда буду готова, а не тогда, когда скажет королева. Королева думала, что все еще может мне диктовать, но это было не так.

– В качестве подарка на вашу свадьбу, – сказала королева, – я отошлю моей belle-mère[114], королеве-регентше Франции Екатерине де Медичи, кинжал месье Лорентена. Она поймет, что ее наемный убийца разоблачен.

– Может быть, свадьба будет, а может, и нет, – медленно произнесла леди Маргарет Эрскин, помешивая в кубке вино, подогретое с пряностями и сливками; поднимающийся над ним пар походил на испарения от зелья, варящегося в котле ведьмы. – Возможно, в конце концов, мистрис Лесли решит не выходить замуж за месье де Клерака.

Я закрыла глаза.

– Я выйду за него, – вымолвила я.

– Конечно выйдет, – сказала королева.

Медленное, спокойное дыхание Нико вдруг прервалось. Я почувствовала, как он напрягся, и вмиг насторожилась.

– Вы так думаете? – произнесла леди Маргарет. – В Лохлевене один слуга рассказал мне странную историю. Возможно, вы, месье де Клерак, сможете объяснить нам, как случилось, что вы тайно покинули Лохлевен в тот самый вечер, когда мистрис Лесли открыла нам, где был спрятан серебряный ларец Марии де Гиз. Возможно, вы скажете нам, какая причина побудила вас заплатить слуге, чтобы он солгал и сказал, будто вам нездоровится, так что вы не можете покинуть вашу комнату и поутру поехать со всеми нами в Эдинбург.

Я ясно услышала, как потрескивает огонь в камине и серебряная ложка в руке леди Маргарет бьется о стенки кубка, размешивая подогретое вино с пряностями.

Больше в комнате не было слышно ни звука.

«Садовые гвоздики… несчастье… старуха с сединой в волосах, сединой, которую она прячет под головными уборами, расшитыми золотом и драгоценными камнями…»

Я вспомнила.

Я положила садовые гвоздики вместе с серебряным ларцом в нишу в потайном подвале под часовней Святой Маргариты.

– Быть может, – неумолимо продолжала леди Маргарет, – Мария де Гиз рассказала своей матери, как отыскать потайной подвал под часовней Святой Маргариты, а ее мать, ваша бабушка, сообщила секрет вам? Быть может, вы ночью, втайне от всех нас, поехали в Эдинбург и забрали ларец из подвала? Быть может, все это время он находился у вас?

Я резко села. Голова у меня шла кругом. Конечно же это ложь. Все дело просто-напросто в том, что Нико сейчас в большом фаворе у королевы, а граф Морэй в немилости. Ради сына, которого прижил с нею король, леди Маргарет готова сказать все что угодно, выдумать любую небылицу.