– Ты не виноват в том, что сделал Александр. Продолжай, Нико.

– Мы узнали, что Александр Гордон из Глентлити женат на Марине Гордон из Грэнмьюара. Я знал тебя, еще когда ты была воспитанницей старой королевы, и сразу понял, что она отдала ларец тебе. Поначалу я думал, будто ты знаешь, что твой муж предлагает его на продажу и в этом деле вы вместе.

– Я ничего не знала. Я просто показала ему ларец и тайник. Я так его любила. Мне бы и в страшном сне не приснилось… – К горлу у меня подкатил ком, к глазам подступили слезы. А я-то думала, что выплакала все свои слезы по Александру давным-давно.

– Мы знали, что он предложил ларец нескольким персонам, чтобы набить цену. И герцогиня Антуанетта потребовала, чтобы я на честных мощах святого Людовика дал ей клятву, что разыщу ларец и что всеми силами буду поддерживать королеву Марию и, если будет надо, отдам за нее жизнь.

– И ты все еще в достаточной мере монах, чтобы чувствовать себя связанным этим обетом.

На его лице отразилось удивление.

– Да, конечно. Мы полагали, что ты прячешь ларец в Грэнмьюаре.

– Так вот почему ты помогал мне. И предложил мне помочь найти убийцу Александра.

– Да, – ответил он. – Вначале.

– И именно поэтому ты придумал предлог для поездки в Грэнмьюар, когда королева и ее войско отправились на север, чтобы подавить мятеж графа Хантли. Ты надеялся, что тебе представится возможность поискать ларец?

– Нет! – Я видела, что с каждым вопросом делаю ему все больнее, но я должна была задать эти вопросы и получить на них внятные ответы. – Да, я надеялся, что ты скажешь мне, где он. Но клянусь, я никогда не стал бы искать сам.

– Ты надеялся, что я сама расскажу тебе, где он.

– Да, и я просил тебя рассказать, помнишь? В булочной.

Я опустила глаза, взглянула на свои руки в перчатках и почти почувствовала, как он легко-легко проводит подушечкой большого пальца по моим пальцам. «Вы будете в наибольшей безопасности, если отдадите ей ларец сейчас, без всяких условий».

– Но я отказалась.

– Но ты отказалась. Мне и в голову не приходило, что старая королева рассказала тебе, как попасть в потайной подвал, или что ты спрятала там ее ларец. Я не догадывался, где он, до того самого вечера в Лохлевене, когда ты призналась, что оставила его именно там.

– До того вечера, когда мне пригрозили, что насильно выдадут меня замуж за Рэннока Хэмилтона, если я не скажу, где ларец.

– Да.

– И даже зная, что они со мною сделают, ты все равно ночью уехал из Лохлевена и вернулся в Эдинбург раньше нас. Ты спустился в подвал и забрал ларец. Что ты сделал с ним, Нико? Скажи, он был спрятан в твоих покоях в Холируде, когда ты пришел в церковь Святого Джайлса, чтобы посмотреть, как меня против моей воли отдадут Рэнноку Хэмилтону?

– Нет. – Все его тело страшно напряглось, как будто с него живого сдирали кожу. – К тому времени я уже отослал его с нарочным во Францию, герцогине Антуанетте. Она не хотела, чтобы молодая королева увидела хранящиеся в нем бумаги, по крайней мере, до тех пор, пока их не просмотрит она сама – она боялась, что королева Мария просто отдаст их Морэю.

– В тот момент она бы так и поступила.

– Если бы в тот день ларец все еще был у меня, Ринетт, я бы отдал его им, невзирая ни на какой обет. Я бы сделал все, что угодно, лишь бы помешать им насильно выдать тебя замуж за Рэннока Хэмилтона.

Я вспомнила, как он рассказывал мне в садах Грэнмьюара, как его мать насильно выдали замуж. «Не прошло и года, как она умерла, замученная своим мужем», – сказал он тогда. Что же он чувствовал в тот день, стоя в церкви Святого Джайлса, видя, как история повторяется, и не имея возможности этому помешать?

Я вновь услышала голос тетушки Мар: «Это был тяжкий выбор, Ринетт».

Действительно, тяжкий. И он оставил на Нико свой след.

– Но я не умерла, – промолвила я. Что-то стронулось в моем сердце. Я сказала эти слова не для того, чтобы выплеснуть свой гнев, а для того, чтобы он успокоился.

– За это на коленях я возблагодарил Бога, когда мадам Лури написала мне из Грэнмьюара письмо и сообщила, что ты возвратилась домой.

– Она написала тебе?!

Он улыбнулся. Всякий раз, когда его губ касалась улыбка, он казался мне менее печальным и менее усталым. И всякий раз я чувствовала новый прилив возрождающейся в моей душе нежности.

– Да, написала. А иначе почему я, по-твоему, вернулся в Шотландию?

– Я думала, тебя послала герцогиня Антуанетта.

– Она собиралась кого-нибудь послать, потому что понимала – после возвращения в Шотландию графа Леннокса вскоре приедет и его сын – Дарнли. Для молодой королевы настало время узнать, что ей предсказал Нострадамус и что о шотландских вельможах написала ее мать. Я попросил герцогиню, чтобы она послала меня, и она решила, что мне также пора сказать королеве, что я ее двоюродный брат.

– Но ты не отдал королеве ларец ее матери сразу, как только приехал.

– Нет, не отдал. Герцогиня Антуанетта велела мне сначала оценить ситуацию с Дарнли – она не открывала пророчества про quatre maris и ей неизвестно, написал ли Нострадамус что-нибудь о Дарнли, но сама она имеет на его счет большие подозрения. Прежде чем, наконец, отдать ларец королеве, я должен был увериться, что она не допустит Дарнли до его содержимого.

– Она наверняка отдаст все ему. От любви к нему она совершенно потеряла голову – она собственноручно обихаживает его в Стерлинге, после того как он слег с оспой.

– Да, я слышал. И все равно, даже после того, как леди Маргарет вынудила меня раскрыть карты и сказать правду, я сначала написал герцогине Антуанетте. В своем письме я сообщил ей обо всем – что я хочу покинуть двор и не хочу более состоять у нее на службе. Что я либо отошлю ларец ей, либо оставлю его в подвале под часовней Святой Маргариты, либо отдам королеве. Сегодня я получил от нее ответ.

Я глубоко вздохнула.

– И что же она ответила?

Он нагнулся и снова погладил Сейли по голове.

– Я никогда не стану полностью свободен, – сказал он. – Я наполовину Гиз, и, кроме Гизов, кровных родственников у меня нет. Но герцогиня освободила меня от моего обета и попросила лишь об одном – позаботиться о том, чтобы ларец благополучно попал в руки королевы.

Я повернулась и стала обходить свой маленький сад, прислушиваясь к нему, удобренному, полному шепотов новой жизни. Я вдохнула аромат фенхеля и тимьяна, потом наступила на лазоревые цветы бурачника – и он, издавая запах меда и морской воды, пошептал: «Мужество, душевная сила и простота. И правда, режущая, как кинжал».

– А где ларец находится сейчас? – спросила я.

– Он стоит на маленьком столике рядом с кроватью мадам Лури здесь, в передней части этого дома, – ответил он. – Мария де Гиз отдала его тебе, и я его тебе возвращаю, чтобы ты могла исполнить данное тобою когда-то обещание и своими руками отдать его королеве. Я знаю, это не сотрет той боли и страданий, которые ты пережила, но ты жива и благополучно живешь со своими детьми, а ларец – это единственное, что я могу тебе дать.