— Может, нам найти сеновал?

— Зачем? — Эйле приподнялась на локте.

— Никогда не валялся на сеновалах, а опытные мужчины говорят, что впечатление — потрясающее!

— Ну да, — сказала Эйле, — можешь мне поверить. Спину колет, в углу стоят вилы, которых ты поначалу не заметил, но самое неприятное — риск попасть на сгнившую доску и свалиться вниз, прямо на корову...

— Но ведь там должен быть навоз, — серьезно возразил принц, — так что падать будет мягко.

— Ну да, в самую вонищу, — скривилась Эйле.

— Помилуй, дорогая, разве навоз обладает способностью вонять? — удивился Талиессин. — Любители сельских радостей утверждают, будто у навоза на редкость приятный легкий запах...

— Я не понимаю, откуда... — начала было Эйле, но тотчас замолчала.

У Талиессина был исключительно невозмутимый вид: как тут предположить, что он дурачит бедную девушку?

— Ты ведь лошадник, — сказала Эйле.

— Иногда мне седлают лошадь, — с достоинством ответствовал принц. — Не вижу никакой связи между лошадью и навозом... Ай!

Он вскрикнул, потому что Эйле набросила на него одеяло и кинулась сверху сама, хватая плененного принца за бока.

— Вы изволили морочить мне голову, ваше высочество! — победно кричала Эйле. — Я все про вас теперь знаю!

Он сбросил ее на пол и, не удержавшись на постели, повалился сам, а следом упало и одеяло. Талиессин подмял Эйле под себя — она только пискнула.

— Значит, я тебя дурачу? — приговаривал он, целуя её глаза и нос. — Значит, я морочу тебе голову?

— Да, — стояла на своем Эйле. — Дурачишь! Морочишь!

Она обхватила его за шею и притянула к себе.

* * *

— Я не смогу жениться на тебе, — сказал Талиессин чуть позже. Они ели виноград и плевались косточками в вазу с узким горлом — на попадание. Пол возле вазы был весь усеян косточками.

— Но я и не думала об этом, — тотчас отозвалась Эйле, не переставая угощаться.

— А я бы хотел на тебе жениться, — упрямо повторил Талиессин.

Эйле поцеловала его в висок липкими от сока губами.

— Просто мне не повезло, — продолжал Талиессин с горечью. — Поколение за поколением эльфийские короли брали себе жен по любви — и только мне придется назвать моей королевой какую-то чужую женщину, которую ко мне приведут, точно кобылицу на случку. И все потому, что она будет чистокровной эльфийской принцессой.

— У нас еще есть время, — сказала Эйле. И вдруг забеспокоилась: — А как же Эмери?

— Что — Эмери? — удивился Талиессин. — Я ведь спрашивал вчера: он твой любовник?

— А я ответила, что он мой друг. Он будет беспокоиться, начнет меня разыскивать...

— Хочешь сохранить нашу любовь в тайне? — спросил Талиессин.

Она кивнула.

— Вероятно, ты права, хотя дольше нескольких дней эта тайна все равно не проживет, — заметил Талиессин.

— Дольше и не нужно, — отозвалась Эйле. — Только до тех пор, пока не будет покончено с Тандернаком.

— Я приду за тобой вечером, — проговорил Талиессин, помогая девушке одеться и поднимая ее на руки, точно она и впрямь была игрушечной. — Бедный Эмери! Должно быть, никогда не предполагал, что собственная кукла начнет изменять ему с наследником королевского трона!

* * *

Ренье нашел Эйле в той самой комнате, где они расставались вчера. Она сидела на постели и как-то странно улыбалась. Такую улыбку, полную тайного и абсолютного счастья, Ренье иногда видел у влюбленных женщин; но в случае с Эйле это было невозможно. В кого бы она влюбилась за ночь? Да еще сейчас, когда ее жизни угрожает опасность! Она даже не покидала бывшей детской. Не сам же Ренье сделался для нее источником светящейся радости?

Он решил проверить, не так ли это, и поцеловал ее. Она ответила на поцелуй — уверенно и чуть отрешенно, и это лучше всяких слов убедило Ренье в том, что он не ошибся: за минувшие несколько часов Эйле ухитрилась найти себе возлюбленного, да еще такого, чтобы ответил на ее чувство.

— Ну, — сказал Ренье, — и кто же он?

Она очень убедительно захлопала глазами:

— Что вы имеете в виду, мой господин?

— Да так, — отозвался Ренье, — ничего...

Эйле, торжествуя, сняла с пояса связку ключей.

— Я нашла комнату! — объявила она.

«Может быть, в этом и есть разгадка! — подумал Ренье. — Ей удалось добыть ключи. Предвкушение окончательного торжества над врагом иногда создает настроение, удивительно сходное с тем, что бывает при удачной завязке любовной истории...»

Он решил пока довольствоваться этим объяснением, коль скоро другого быть не могло.

— Вспомнила? — спросил он. — Ну, и где это было?

— Толком рассказать не смогу, — ответила она. — Я искала по наитию.

— Вас никто не видел?

Она покачала головой.

— Вот и хорошо... — Ренье сел рядом. — Я принесу вам поесть. Никуда отсюда не выходите. Вечером, полагаю, все закончится.

— А, — сказала она.

— У меня складывается такое ощущение, что вам это больше не интересно, — произнес Ренье. Подозрения вновь вспыхнули в его душе. «Я веду себя как ревнивый муж, — подумал он. — Это по меньшей мере глупо. С этой девушкой я вполне могу довольствоваться братскими отношениями. Как, впрочем, и с любой другой».

Он ревновал Эйле не к вероятному любовнику, который неведомо как возник за прошлую ночь, но к тайне. Подумать только, эта простодушная селянка, еще вчера перепуганная свалившимся на нее бедствием, жалась к Ренье и готова была поведать ему всю свою жизнь, до мельчайших подробностей! Еще вчера у нее не было от него никаких тайн — он оставался ее единственным защитником, первым и последним другом. И вот минуло совсем немного времени, а она уже демонстрирует ему загадочные улыбки... Таковы все женщины, решил Ренье. Он погладил Эйле на прощание по щеке и вышел.

Искать Тандернака ему не пришлось — тот появился перед Ренье, точно выскочил из коробки, едва лишь о нем подумали. Ренье отпрянул и неприятно осклабился.

— Опять вы, любитель дохлых жаб! Кажется, вчера вас удостоили аудиенции? Позвольте поздравить!

С этими словами Ренье изобразил вычурный поклон, завершившийся прыжком с дрыганием в воздухе ногами.

Тандернак устремил на него холодный взор.

— Позвольте пройти.

— Ну уж нет! — возразил Ренье. — Мы ведь здесь как раз для того, чтобы следить за порядком во дворце. Если не следить, начнется сущее безобразие: сад наполнится уродами, а от этого один убыток — у растений портится порода...

— Кто это — «мы», призванные, по вашим словам, «следить»? — осведомился Тандернак, ощупывая рукоять шпаги у себя на бедре.