и войско туркмен разбило [свои] шатры, эмир Ибрахим б. Хаджжи Мухаммад, который был в то время правителем [Бидлиса], усилил оборону крепостных ворот и укреплений. Сулайман-бек вскоре приступил к осаде крепости и подготовил осадные орудия.

Три года подряд стоял он у Бидлисской крепости. Каждый год, когда озаряющее мир солнце проходило точку осеннего равноденствия, а владыка небесной сферы, боясь холодов и стужи, прятал голову в беличью [шубу] облаков, когда лужайки лишались [своего] пестрого убранства, а розарии — цветистого украшения, деревья сбрасывали свои наряды из плодов и листьев, а цветники теряли недолговечные златотканые одеяния, Сулайман-бек, усмирив дива гнева уверенностью, что он своего добьется, направлялся к зимовищам Мардина и Бешири. И снова в начале весны, когда нежный ветерок [во время] цветения душистых трав и цветов обращал сады земной поверхности в предмет зависти райских садов, Бижан-оглы из глубин [своего] мрачного логова отправлялся в Бидлис на войну с храбрецами войска [курдского] и героями, подобными Рустаму. Для завоевания крепости приняты были все меры: цитадель была окружена со всех сторон и отовсюду на нее были направлены пушки и катапульты. [Летящие] сверху и снизу камни и стрелы /389/ выбивали мозг из голов героев и душу из тела богатырей. Стихотворение:

Подобно ресницам красавицы, сомкнулись два ряда сражающихся.

Один [ряд] — внизу, второй — наверху.

Когда падал сверху камень,

Как лев, рычал бык, на котором держится земля.

Стоило в небо взлететь одной стреле,

Как там вставала [целая] решетка [стрел].

Возгорясь злобою, небесный свод

Обратил в лассо сверкающее солнце, а луну в [его] петлю.

Уподобившись безжалостному времени, ружье

Нарушило мир и спокойствие.

Крепостные башни от крови героев

Приняли окраску тюльпана, подобно цветам граната.

Так как осада затянулась, голодом, недостатком провианта и многочисленными болезнями осажденные были доведены до крайности. От чумы и эпидемий [холеры] погибло столько народу, что в живых при эмире Ибрахиме осталось не более семи человек. Тогда поэт Махмуд-оглы, панегирист Сулайман-бека, сочинил и послал Хасан-беку оду на турецком языке, включив в нее такое двустишие:

Великий государь! Этот курд из Бидлиса

Не покорится Сулайману.

Словом, когда дела для обеих сторон дошли до крайних лишений, болезней и голода, а страдания и муки достигли Предела, заговорили о мире как о благе. Тогда выступили посредники и порешили на том, что Сулайман-бек пощадит жизнь эмиру Ибрахиму, а тот со своей стороны, отказавшись от крепости и вилайета, передаст их [Сулайман-беку]. Обе [стороны] согласились на такие условия, о которых было доложено Хасан-беку. От него был доставлен перстень для скрепления договора, и мир был заключен.

Эмир Ибрахим оставил крепость /390/ и уехал в Тебриз на службу к Хасан-беку, а Сулайман-бек завладел крепостями и областью Бидлиса.

Рассказывают, что эмира Ибрахима послали в Азербайджан с двенадцатью семействами из аширата рузаки, в число которых входила и семья Шамс-и 'Акилан. По прибытии его в Тебриз Хасан-бек определил ему в городе Куме[1051] содержание и отослал в Ирак. До конца дней своих Хасан-бек почитал своим долгом оказывать эмиру Ибрахиму должное покровительство. Когда жизнь его подошла к концу и он испил из рук кравчего судьбы напиток смерти, нити от [всех] дел царства попали в достойные руки его сына Йа'куб-бека, и [он] повелел убить эмира Ибрахима в наказание за непокорность племени рузаки и смуты в Бидлисском вилайете. Этот приказ был приведен в исполнение в городе Куме.

После него осталось три сына: Хасан 'Али, Хусайн 'Али и Шах Мухаммад от женщины, которую эмир Ибрахим взял в жены из кумской знати.

На протяжении двадцати девяти лет Бидлисский вилайет пребывал во владении Ак-Койунлу, и дела племени рузаки пришли в расстройство. Что же до именитых людей [этого народа], то они разошлись по разным сторонам, а некоторые укрылись в уединенных местах... в отрыве...[1052]. Убрав ноги под полу терпения и покорности, они закрыли пред собою врата входа и выхода. [Самый] выдающийся из сторонников семьи Зийа'аддина[1053] — Мухаммад-ага Калхуки, который служил опорою аширатам и племенам рузаки, был вынужден поступить на службу к туркменским эмирам Ак-Койунлу и проживал в Ираке. Большею частью /391/ он отправлялся в город Кум на службу к сыновьям своего благодетеля, в пределах возможного выполнял долг ревностного служения и искренней преданности, являя любовь и чистосердечную привязанность. Как человек, повидавший мир и сведущий, вкусивший от судьбы горячее и холодное, он иногда намекал на многочисленность сторонников и защитников племени рузаки, величие и древность их рода по сравнению со всеми родами[1054] и семьями высокодостойных эмиров Курдистана. Каждую минуту он с похвалой отзывался о мягкости бидлисского климата, усладе садов и лугов его. Час от часу завоевание крепостей и вилайета [Бидлиса] и изгнание врагов и супротивников представлялось ему все более легким, тюка с большою осторожностью он не высказал ту мысль вслух: “Если кто-нибудь из сыновей эмиров пожелает пойти в Курдистан, к моменту его прибытия в те пределы соберется [у него] столько сторонников и пособников из курдских аширатов и племен, что с помощью всевышнего Аллаха представится возможность без труда отвоевать крепости и вилайет. И наилучшим образом будет восстановлен древний род”.

Наконец, тайну эту он поверил их матери[1055] и повел разговор в таком направлении: “Если бы одного из сыновей своих вы отправили в Курдистан вместе с вашим преданным слугою, он собрал бы вокруг [своего господина] ашират рузаки. Мы силою вырвали бы из-под власти туркменских наместников Ак-Койунлу крепости и районы Бидлиса, и вновь восторжествовало бы правосудие. Все ашираты и племена, которые вот уже целую вечность скитаются от порога к порогу, возвратятся в свои исконные земли и наденут на себя ярмо послушания /392/ ему”.

Словом, своими подкрепленными решительными доводами речами он заставил госпожу задуматься и так усердствовал в этом направлении, что несчастная мать волей-неволей примирилась с отъездом сыновей и препоручила Мухаммад-аге Хасана 'Али и Хусайна ['Али]. [Мухаммад-ага] взял сыновей эмира и привез их в вилайет Хаккари, оставив на попечении надежных людей в аширате ассирийцев, который называют на языке того народа [племенем] корзинщиков. [Поручая их, он сказал]: “Это мои дети. Оберегая их, следует забыть о беспечности и нерадении”. Сам он направился в вилайет Бидлиса, чтобы известить приверженцев, доброжелателей и сторонников семьи Зийа'аддина о