— Не думай, что я такой же, как ты. Я хочу жениться не на Виолетте, а на Джейн. Я полагаю, что мы имеем право жениться на ком хотим. Это очень просто.

— А что тогда с моей воображаемой брачной лигой? Я так старался, выстраивая комбинации.

— Иди ты подальше со своей брачной лигой, — перебила его Виолетта. — А что с нашим ребенком? Ты будешь спокойно смотреть, как он называет Дуга своим отцом?

— Ты обманула меня. А если ты обо всем разболтаешь, прощай главное префектство де Мальва. Вы сделаетесь серыми, и придется пройти весь путь до прежнего состояния.

Она замолчала, глубоко задумавшись. Я говорил правду. Хотя мы с отцом тоже подверглись бы наказанию, де Мальва в этом случае теряли куда больше.

Солнце зашло за горизонт, когда мы подъехали к первой плотине. Оставалось лишь примерно десять минут достаточно светлого для езды времени. Домой мы не поспевали — во всяком случае, этим вечером. Нам предстояло провести ночь, сгрудившись в кабине, и при этом еще до самого утра выслушивать громкие жалобы Виолетты.

— Эй, — Виолетта внезапно переменила манеру поведения и обратилась к Джейн напрямую, — ты не хочешь стать моим другом? У меня куча друзей. Некоторые даже говорят, больше, чем у любого другого в городе.

— Мне кажется, я могу отлично обойтись без вашей дружбы, Виолетта де Мальва.

— Тогда я выкуплю его у тебя, — нетерпеливо сказала Виолетта. — Сколько ты хочешь?

— Он не продается. Ни за какие деньги.

— Я могу устроить тебе хорошую работу на линолеумной фабрике.

— Я буду женой красного префекта, — холодно ответила Джейн. — Зачем мне там работать?

— Ты хочешь прыгнуть выше головы, — повысила голос Виолетта. — Ты страшно заносчива. Ты считаешь, что нос у тебя лучше, чем у меня?

Джейн повернулась к ней.

— Я не считаю, что нос у меня лучше, чем у тебя. Я знаю, что он лучше. Если бы основой для произвольных внутриколлективных разделений служила форма носа, а не цветовосприятие, я стала бы главным префектом.

— А если бы, — мне захотелось поддержать ее, — это была способность бесчестно манипулировать людьми, им стал бы Томмо.

— Ну а если бы главными префектами становились самые надутые и самодовольные, — вставил Томмо, не желая отставать, — эту должность отдали бы сразу вам обоим.

Дальше мы ехали в молчании. Когда показалась болотистая местность, где утром мы видели фламинго, свет в долине внезапно угас. Джейн замедлила ход, затем остановила машину, и вокруг нас воздвиглась стена непроницаемого мрака. Мы еще могли видеть небо, но ниже вершин холмов все было сплошной мутной темнотой, которая, казалось, пляшет и рябится в глазах, пытающихся отыскать среди нее хоть какие-нибудь очертания. Виолетта выругалась, потом заметила, что ее родители захворают от беспокойства. Но для дальнейшего продвижения требовался искусственный свет. Или, по крайней мере, готовность признать, что мы способны ехать дальше.

— Томмо, — спросил я, — ты, случайно, не вынес лампочку из зенитной башни?

— Я получил пинок в ребра, — раздался из темноты мрачный голос. — И думал совсем о другом.

Наступила пауза.

— Надо спеть, — сказала Виолетта.

— Если ты запоешь, я пойду на ощупь, — возразил ей Томмо.

И они стали препираться.

— Смородини дал мне три фальшфейера, — сказал я, порывшись в сумке. — Каждый горит пять минут. Мы можем доехать до ближайшей к городу плотины — оттуда нас уже можно видеть. Они, конечно, следят за нашим прибытием, а потому будут знать, что с нами все в порядке. Кто за то, чтобы попытаться?

Виолетта высказалась в том смысле, что нам нужно оставаться на месте, а при помощи фальшфейеров отпугивать призраков, бандитов и ночных кусающих животных. Джейн стояла за продвижение вперед, а Томмо было все равно. Я посчитал, что мы с Джейн составляем большинство, на ощупь прошел к переднему бамперу, устроился на нем и зажег первый фальшфейер. При его слабом свете — видно было меньше чем на двадцать футов вперед — мы тронулись. Езда получилась медленной, и к тому времени, как я зажег второй, мы достигли разрушенного моста. Я начал думать, что идея была так себе. Догорел второй, а конца водохранилища все еще не наблюдалось. Когда я зажег третий — и последний, — атмосфера внутри «форда» уже стала мучительно напряженной.

Третьему фальшфейеру оставалось около минуты, когда я заметил вдали крохотную белую точку — огонек. Сперва мне показалось, что это фонарь, — но как мог фонарь располагаться на таком расстоянии от города? Мы подъехали ближе, и оказалось, что это тоже фальшфейер — точнее, большой магниевый факел. Он распространял мигающий белый свет на сотни ярдов вокруг себя с неровным шипением, испуская столб плотного белого дыма. Факелы использовались экономно — только для спасения в ночи ценного члена сообщества: например, Виолетты или Кортленда.

Мой фальшфейер погас как раз тогда, когда мы подкатили к факелу, но и этому последнему жить оставалось недолго. Мы направились к следующему факелу, потом к следующему — и так подъехали к воротам из брусьев, а затем мимо линолеумной фабрики к главному фонарю, где нас ожидали префекты и большинство горожан. Раздались вздохи облегчения, радостные крики. Потом все заметили, что с нами нет Кортленда.

2.6.02.13.057: Каждый гражданин обязан проходить тест Исихары, когда ему исполняется двадцать лет.

Когда я проснулся, солнце стояло высоко. Я лежал в постели, думая о префектах: они расспрашивали нас, пока не настала пора тушить огни. Мой подробный отчет о нецелесообразности извлечения цветного мусора в Восточном Шафране был встречен с досадой и разочарованием, но без удивления. К моему большому облегчению, все члены Совета проявили единодушие: если такое предприятие сочли нецелесообразным, когда в изобилии имелись пикапы и трактора, то сейчас в этом тем более не было смысла.

Виолетте и в меньшей степени Томмо устроили суровый разнос за то, что они рисковали не исполнить своего гражданского долга, ввязавшись в столь безрассудную авантюру. Никто из них не обмолвился о планировавшемся надувательстве. По крайней мере, об этом — если не о чем-то еще — они договорились. Затем нас стали расспрашивать о кончине Кортленда. Известие о ней вызвало потрясение, чуть позже перешедшее в печаль, а еще немного погодя его сменили своего рода смирение с неизбежным и скорбь, смешанная с гордостью за то, что он расстался со своей жизнью ради спасения моей. Я поблагодарил госпожу Гуммигут — глаза у нас обоих были полны слез, — и Банти Горчичную назначили заместителем желтого префекта.

Я хотел было встать, но затем понял, что у меня нет ни работы, ни заданий, и поэтому остался лежать, припоминая события прошедшего дня. Мне надо было не раз и не два поговорить с Джейн, чтобы все прояснить, — но для чего еще служит медовый месяц? Я улыбнулся.

Раздался стук в дверь, потом в нее просунулась голова отца. Мы еще не говорили с ним наедине и, следовательно, не успели обсудить его сговор с де Мальва насчет потомства.