Юнус побежал, да какой из него, проведшего жизнь на коне, бегун. Понял Святослав – не успеет друг. Кинулся на помощь. Один на сотню.

Рожденного побеждать победа лелеет до самого смертного часа.

Уж так был страшен разящий меч русского князя – отхлынули печенеги прочь. Юнус был ранен. Святослав подхватил его на руки, понес к ладье, не отвращая жуткого лица от врагов своих. А потом повернулся к ним спиной, побежал, чтоб скорее оказаться с другом своим на спасительной воде. Тут и кинулась на него вся печенежская стая.

Святослав успел перевалить Юнуса через борт, и это было последнее дело его жизни. Смахнули голову так, что в воздух подскочила. И увидела голова: напрасны были старания – на другом берегу Днепра печенегов как мух на ломте меда.

Радость Кури была неистова. В один день он прославил имя свое и стал богат, как василевс. Сокровища в ладьях Святослава казались печенегам казною самого Тенгри. Рабов – тысячи. И каких рабов – воины непобедимого князя! Но самой бесценной добычей была для Кури голова Святослава.

У Кури родился сын, и ему первому, совсем еще младенцу, дали испить священного кумыса из черепа русского князя. Отныне дух грозного Святослава вселялся в младенца, в детище Кури. И Куря ликовал. Как бы ты, Русь, ни береглась, теперь не убережешься: печенегам служит победа.

На пиру Куря пил вино, доставленное греками, из черепа Святослава, похваляясь боевым счастьем перед рабами-русичами, которых привели глядеть на это торжество.

Указал Куря на Баяна, на отрока:

– Ты – поедешь в Киев. Ты – расскажешь о моей славе! – Приказал своим людям: – Дайте ему коня! Дайте хурджун с едой и бурдюк с кумысом. Пусть скачет в Киев немедля. Пусть ужаснет гордую русь: печенег Куря и его сын пьют нынче из черепа Святослава.

И оказался Баян в степи. И ехал на восток, не ведая, куда принесет конь. Печенеги вооружили его луком со стрелами, дротиком да кинжалом, чтоб мог оборонить себя от нечаянного обидчика, от наглого зверя, но уж слишком широка и бесконечна степь для одинокого.

Тоскливо было на сердце Баяна. Жил Святослав – гроза мира, и вот нет его. И нет его славного войска, хотя многие остались живы. И сам он, Баян, – на печенежском коне, вестник Кури.

Молодая печаль кончается снами. Задремал в седле, да вдруг что-то будто толкнуло в бок. Пробудился: заря вечерняя на небе играет…

И увидел вдруг Святогора, а с ним Илью Муромца. Святогор двигался по небу туча тучей, Илья же перед богатырем был невелик, хотя грива его коня ниспадала до земли.

Засмотрелся Баян на богатырскую заставу, а Илья Муромец вдруг повернул к нему суровое лицо и дланью указал в степь. Присмотрелся Баян – человек. Подскакал ближе – Варяжко!

Вот и поехали они с Варяжкой на одном коне в стольный Киев к великому князю Ярополку.

Глубокой ночью в опочивальне княгини Ольги благочестивый отец Хрисогон с диаконом и псаломщиком, в присутствии христианина боярина Вышаты, совершил молебен и возвел на киевский престол великого князя Ярополка и супругу его гречанку Александру.

То была тайна горсточки людей, но явь перед Господом Богом, перед Богородицей, перед святым угодником чудотворцем Николаем, защитником Русской земли, перед святой Ольгой, первой русской в небесном нимбе.

Венец для Александры сделали из обычной золотой гривны, но это был венец, освященный молитвой. Слушая отца Хрисогона, княгиня думала о своей судьбе. Предназначалась в жены Цимисхию, убийством приобретшему царьградский пурпур, была невестой Иисуса Христа – и вот жена владыки дикой Руси, страны столь просторной, что князь не знает, где кончаются его владения.

Скашивая глаза, Александра видела, как серьезен ее супруг-отрок, страх усмотрела она в скованности плеч, во взоре, устремленном на свечи.

Ярополку и впрямь было не по себе, думал о завтрашнем действе. Придется кормить истуканов, изменяя Христу, бабушке и собственной душе.

Когда обряд закончился, Ярополк спросил:

– Скажите мне, что такое – княжить?

Старый Вышата удивился вопросу:

– Зачем такое в голове держать? Родился князем, вот и будь князем.

– Я у Бога хочу спросить.

Вышата положил руку на плечо отца Хрисогона:

– Говори же!

Священник смутился:

– Я не Бог, я – служитель.

– Всё ближе нас! Говори, князь ждет! – Вышата суровостью спешил показать Ярополку всесилие княжеского имени.

Отец Хрисогон был человеком зело книжным. Тотчас начал припоминать писания святых отцов:

– Не о царях сказано, но и к царям приложимо. Григорий Богослов, архиепископ Константинопольский, так говорил: «Венцы даются тем, которые подвизались (иначе говоря, поборничали), а не тем, которые сидели вверху. Тем, которые напрягали все силы, а не тем, которые лишены употребления большей части сил».

– Но что такое княжить?! – воскликнул Ярополк.

– Давать людям закон, – твердо ответил священник. – О том и святитель Василий Великий сказывал: «Ежели царская власть есть законное правительство, то очевидно, что и правила, какие дает царь, истинно достойны сего наименования… Тем и отличается злой властелин от царя, что один везде имеет в виду свои выгоды, а другой помышляет о пользе подданных…»

– Но мои подданные поклоняются истуканам. Я должен с ними хитрить, а хитрость – грех.

– Отнюдь! – воскликнул отец Хрисогон, повеселев. – Святитель Василий указал нам два вида хитрости: лукавую и похвальную. Кто ведет свои дела ко вреду других, тот лукав. Злодеяние же есть упражнение во зле. Похвально хитрый, говорит святитель, ищет блага для себя и для других и счастливо избегает всякого вреда… Тебе, князь, нечего страшиться! Господь наделил твое величество даром кротости. А кротость, по писанию святого Ефрема Сирина, есть трекратное блаженство человека.

– Значит, я должен постоянно носить на себе две личины!

– Молись, – сказал отец Хрисогон, опуская глаза перед пристальным взором отрока. – Вот в подкрепление тебе слова Иоанна Златоуста: «Все, прибегающие к Спасителю, пользуются даром и спасаются благодатию. Те же, которые хотят оправдаться законом, лишаются и благодати». Не стремись спасаться собственными силами. Молись, Бог не оставит ни царя, ни раба.

Ярополк подумал и сказал:

– Выходит, князю о своей душе и печаловаться… не годится. Вот оно что такое – княжить.

Отец Хрисогон и боярин Вышата промолчали. У Александры сжалось сердце: не будет счастливым княжение доброго!

Нежила ночью суженого, не помня себя от горькой и такой сладкой любви.

…Разбудили Ярополка до света. Яростные жрецы приволокли на суд десятилетнего отрока. Бедняга в ночь перед великим действом посвящения князя на стол всея Руси не сохранил, не уберег негасимый огонь перед истуканом Перуна.