У нее получилось лишь повернуть голову, но этого хватило: она встретила взгляд Джарена, который застыл в каком-то метре от нее, на полушаге перехваченный магией Зулики. В глазах его стоял ужас, лицо побелело как бумага, ярко контрастируя со свежей розовой кожей на груди. Кива попыталась без слов объясниться с ним: выразить всю свою любовь к нему, донести, что она не жалеет о том, что сделала ради него, и попросить прощения за то, что собиралась сделать. Но тут вновь заговорила сестра, и Кива с болью обернулась к ней.

– Не бойся, – сказала Зулика, весело покосившись на Джарена. – Ему не будет больно. Считай это последним подарком тебе – быстрая смерть для твоего жениха.

Она склонилась, поцеловала Киву в лоб и шепнула на ухо:

– Прощай, сестренка.

И тут Кива заговорила в ответ, выдавив всего два слова:

– Прощай, Зулика.

И не успела сестра осознать, что делает Кива, как та собрала последние силы и вырвала кинжал у себя из живота. Стало еще больнее – ей в жизни не было так больно, но Кива заставила себя выбросить руку вперед, пока Зулика, вытаращив глаза, пыталась отползти.

Она не успела, и кинжал резанул ее по щеке.

Рана была несерьезная, просто царапина.

Но ее хватило.

Зулика издала чудовищный вопль и прижала ладонь к щеке, а тени на мосту немедленно потянулись к ней, как разлитые чернила обратно в чернильницу. Всего несколько секунд, и ее сила испарилась без следа, а все жертвы освободились снова – и навеки.

В следующий миг Наари уже волокла Зулику прочь, но та не сопротивлялась, ослабевшая и покорная.

Все было кончено.

Дело сделано.

А потом рядом вдруг очутился Джарен.

– Кива, родная, посмотри на меня! – умолял он, гладя ее по щекам дрожащими руками. – Держись. Не закрывай глаза.

Он закричал. Не на нее – он звал на помощь.

Вокруг замелькали новые руки, ладони Кресты с силой надавили на живот. Она что-то кричала, ругалась на Киву, но Кива не понимала, мысли были неповоротливые, вялые. Она знала, что должно быть больно, чудовищно больно. Но боли не было.

Только кровь.

Очень, очень много крови.

Кива видела только кровь.

Пока глаза не закрылись.

А потом…

Темнота.

Глава тридцать вторая

Боль.

Кровь.

Крики.

Тишина.

Шли секунды, минуты, часы, дни, но Кива ничего не осознавала, плавая в море забвения, глаза ее открывались и закрывались, и каждый раз рядом появлялся кто-то новый.

Джарен, Типп, Креста, Торелл, Наари, Эшлин.

Они говорили с ней, просили и умоляли, но она не понимала слов и не могла ответить. Хотелось радоваться, что они здесь, что они пережили сражение. Но еще хотелось, чтобы они умолкли и не мешали падать обратно в блаженную пустоту, где не было ни боли, ни борьбы, ни страха.

Лишь покой.

Выплывали и другие лица – незнакомые люди в белых халатах, резко пахнущие чистотой, приходили и уходили, бормоча тихими встревоженными голосами. Она узнала лишь темнокожую пожилую женщину с добрым лицом и в очках в металлической оправе. Ее присутствие почему-то успокаивало и поддерживало. Но полудрема Кивы не давала вспомнить почему.

Чья-то рука держала ее ладонь.

Губы касались щеки.

Голубые с золотом глаза всматривались в нее.

Взволнованный голос шептал ей на ухо, рассказывал, как ее любят, и просил держаться.

Джарен.

Хотелось утешить его. Вытереть ему слезы.

Но темнота вновь забрала ее себе.

И на этот раз не отпустила.

Глава тридцать третья

Кива медленно просыпалась, веки налились тяжестью. Она попыталась поднять их, моргнула раз, другой, третий, и наконец зрение достаточно прояснилось, чтобы она поняла, где находится.

«Серебряный Шип», – шепнул усталый разум. Окошко в палате выходило на знакомый сад между корпусами больницы.

Часть ее гадала, как она очутилась здесь. Измотанные мысли пытались заполнить пробелы в памяти, а в животе угнездилась приглушенная боль. Но другая часть оказалась более настойчива – она требовала, чтобы Кива обратила внимание на человека, который сидел у ее кровати и которого она меньше всех ожидала увидеть.

Потому что рядом сидел Кэлдон.

Он был бледнее трупа, золотистые волосы спутаны, но кобальтовые глаза сияли, когда он протянул:

– Отвернулся на пару часов, и что мы имеем?

Кива вытаращилась на него.

Она все смотрела, смотрела, смотрела.

А потом скукожилась и разревелась.

Он выругался и вскочил на ноги, пересел на ее кровать и осторожно, очень осторожно привлек ее к себе.

– Мы же уже говорили об этом, – прошептал он ей на ухо, одной рукой поглаживая ее по плечу, а другой прижимая к себе. – Никаких слез во время обнимашек. Таковы правила.

– Я д-д-думала, т-ты ум-м-мер, – хлюпала носом Кива. От всхлипов боль в животе все нарастала, но она не могла сдержать волну чувств. Все, что она подавляла с того момента, как узнала о смерти Кэлдона, поднялось на поверхность, страх, ужас и боль теперь смывало таким облегчением, что Кива с трудом могла вздохнуть.

– Чуть не умер, – тихо произнес Кэлдон, и слова его были так же ласковы, как и движения. – Я расскажу, как все было, но только если ты успокоишься. Твоему телу нужен отдых, а если ты перенапряжешься, целительница Мэддис ворвется сюда и опять примется на меня ругаться.

– О-опять? – икнула Кива.

– Формально мне нельзя вставать. Но Джарену пришлось уйти на срочный Королевский Совет, и я пообещал ему, что не оставлю тебя одну, хотя сидеть тут с тобой – все равно что смотреть, как краска сохнет. – Он весело взглянул на нее и сообщил: – Ты слюнки пускаешь во сне, ты в курсе?

Кива не нашла в себе сил смутиться. Зато наконец справилась со слезами и спросила хриплым, неверящим голосом:

– Как ты сюда попал? Голдрик сказал…

– Ах да, Голдрик. – Взгляд Кэлдона помрачнел. – Тетя Ариана рассказала, что с ним сделали кольца. Лучше и не придумаешь.

Его гнев улетучился так же, как и вспыхнул.

– Я здесь благодаря Типпу. Он спас мне жизнь.

Этого Кива не ожидала: все-таки именно Типп сказал ей о гибели Кэлдона. Он не притворялся – она видела горе в его глазах и слезы, текущие по лицу.

– Он сам не знал, что спас, – пояснил Кэлдон, заметив ее удивление. – Сдается, он мне ребро сломал, когда они пришли за телом и обнаружили, что я дышу. Для такого малыша он удивительно сильный. Как пиявка.

– Но как? – Кива все еще ничего не понимала. – Голдрик сказал, что на кинжале был яд некроса. От него нет противоядия. Он