Это настоящая война — поднять голову, когда все вокруг этому препятствует. Как в притче об орле, выросшем в курятнике[257]. Хозяин говорит орлу: «Ты — курица. Живи с опущенной головой, ковыряйся в земле и довольствуйся насущным червяком, потому что, если ты поднимешь голову, вдруг тебе случится увидеть орла — и когда ты его увидишь, ты со своим орлиным сердцем перестанешь что бы то ни было понимать; или же, наконец, поймешь, что тебе суждено летать — и тогда ты наворотишь дел». Так что же делает власть, чтобы орел не растревожил покой курятника? Она непрестанно повторяет: «Опусти голову! Ты — курица, довольствуйся своими червяками!» Поднимать голову опасно, это жест, направленный против власти, против хозяина курятника, потому что, увидев других орлов, ты поймешь, что и ты орел, и рано или поздно взлетишь… и прощай, курятник!

Так подними же голову, ты призван смотреть ввысь: и вся «Божественная комедия», как мы многократно повторяли, — это такой взгляд ввысь; жизнь, как временную, так и вечную, определяет то, на что мы смотрим.

Но вернемся к нашему разговору: «…превозмоги свой страх; / Из смертного предела вознесенный, / Здесь должен в наших созревать лучах». Не беспокойся, все, что приходит из дольнего мира, а именно оттуда явился Данте, здесь укрепляется. В нашем свете, в сиянии здешних блаженных душ зрение укрепляется, в дружбе с нами крепнет вера, то есть истинное зрение, уверенность в вечном смысле вещей. «Каждый день буду созерцать лица святых», — поется в антифоне утрени четверга: если мы будем смотреть в лицо святым, и не только райским святым с их нимбом как свидетельством о канонизации, а тем, которых, слава Богу, мы имеем возможность встречать каждый день здесь, на земле, если мы будем видеть, насколько они сознают присутствие Божие, наша жизнь тоже наполнится частичкой их света, укрепится, мы тоже понемногу будем учиться смотреть на вещи так, как это делают они.

«Эти ободряющие слова, — продолжает Данте, — обратил ко мне „второй огонь“, то есть святой Иаков. Поэтому, воодушевленный его словами, я воздел голову ввысь и посмотрел на горы, то есть на двух стоявших передо мной людей, тогда как прежде не осмеливался этого сделать, „гнетом их чрезмерно преклоненный“, так как сила их присутствия, их чрезмерный свет заставили меня склонить голову».

Поначалу Данте опустил голову, чтобы его не ослепило сияние, исходящее от двух святых, но потом, ободренный словами святого Иакова, вновь поднял голову, чтобы на них смотреть. По-моему, Данте называет Петра и Иакова «горами» не только ради рифмы, но поскольку в его голове и сердце звучат библейские отголоски и он желает, чтобы они зазвучали и для нас: «Возвожу очи мои к горам, откуда придет помощь моя», — говорит 120-й псалом.

После чего святой Иаков продолжает свою речь:

[Наш Властитель, Бог, благодаря Своей милости хочет, чтобы ты очутился в «потайном чертоге», то есть в раю, еще при земной жизни, чтобы ты «предстал Его князьям» (вот еще один феодальный термин), смог насладиться созерцанием Бога и Его окружения и, «увидев правду царства неземного», всеобщую Истину, укрепил и утвердил в себе и в других «надежду, что к благой любви ведет», внушающую здесь, на земле, любовь к благу, вызывающую желание следовать по пути добра. Именно поэтому я хочу, чтобы ты лучше понял, о чем мы говорим: скажи мне, что это за надежда, «что — она, и как цветет / В твоей душе», как она живет в тебе, как ты с ней живешь и, наконец, как она вступила в твою душу, то есть откуда она взялась в твоей душе, и как тебе удается ее сохранять. Короче говоря, раз Бог даровал тебе возможность увидеть рай, то есть истинную суть вещей, чтобы это зрелище укрепило надежду не только в тебе, но и в других людях, сперва ответь мне на эти три вопроса: что такое надежда, какое место она занимает в твоей жизни и, наконец, откуда ты ее взял.]

Милосердная Беатриче, которая до сих пор сопровождала Данте, предварила мой ответ словами: «В воинствующей Церкви…»

Однако, прежде чем продолжить с ответом Беатриче, не могу не остановиться на этом выражении, которое я так люблю: «воинствующая Церковь». Как учит катехизис, Церковь — единая, Святая, Соборная и Апостольская, но она разделена на три части: торжествующую Церковь (рай), очищающую Церковь (чистилище) и воинствующую Церковь, к которой принадлежим мы, души, еще живущие на земле, еще ведущие битву, те, чей удел — бороться и выиграть битву с ложью и злом: «vita cristiana milis est»; христианская жизнь — это битва.

Вернемся к Беатриче. У воинствующей Церкви, у земной Церкви нет сына, в котором жила бы бо́льшая надежда, чем в нем, — наш Данте, как мы уже замечали, не упускает случая себя похвалить, — и это прекрасно известно Богу, Солнцу, освещающему наши ряды.

[Именно потому ему было дозволено оставить Египет, чтобы прийти в Иерусалим и увидеть славу Божию прежде, чем его битва будет завершена, «еще воинствуя».]

Опять краткое сравнение, которое мы по ходу понимаем. Но какая мудрость и какое богатство аллюзий в этих трех простых стихах! В них вспоминается история еврейского народа, его мечта вернуться из египетского изгнания в Иерусалим, в землю обетованную, в землю блаженства. Тема изгнания вызывает у нас в памяти антифон «Славься, Царица»[258] с его «чадами Евы»: земная жизнь — это изгнание, которое претерпевает наша душа, прежде чем вернуться в надлежащее ей место, в рай, в Небесный Иерусалим; изгнание, которое в то же время являет собой битву. И здесь Данте вновь вкладывает в уста Беатриче глагол «воинствовать»: она завершает свою мысль тем же, чем ее начала, на случай, если среди читателей попадется кто-то особенно тугой на ухо.

[ «Я ответила, — продолжает Беатриче, — только на один из трех вопросов (на второй, о надежде, живущей в душе Данте), а сейчас предоставлю ему ответить на остальные два. Поэтому объясни ему, насколько тебе дорога надежда, „эта добродетель“, которую „ты почтил“ („ты“ относится к святому Иакову, именно к нему обращается Беатриче). И на твои вопросы он ответит „легко“, то есть они не представят для него чрезмерной сложности, и „не хвалясь“, то есть без всяческого хвастовства и высокомерия»].