— Надо ехать домой. Мы одни засиделись. Бедный Марчелло!

Он опустил газету и сложил ее. Эмили увидела, что глаза у него красные.

— Не могу прийти в себя, — сказал он. — Это уже слишком.

Он сделал знак официанту, чтобы им принесли счет. Он оставил огромные чаевые, и их с поклонами проводили до двери.

По набережной ездили уборочные машины, поливая ее огромными веерами воды. На востоке на фоне светлеющего неба виднелись силуэты домов. Лондон просыпался.

Они доехали до дома и отправились спать глубоким сном.

Первым из актеров воскресным утром проснулся Уильям Смит. Он посмотрел на часы, натянул одежду, быстро умылся и вышел из дома через переднюю дверь. Каждое воскресенье в конце их маленькой улочки, на лестнице, ведущей к главной дороге, раскладывал свой товар продавец газет. Он доверял клиентам: оплату полагалось класть в жестянку и при необходимости брать оттуда сдачу. Сам он приглядывал за ними из кафе на углу.

Уильям взял с собой нужную сумму. Он помнил, как мистер Барнс говорил, что значение имеют лишь «качественные» газеты. Он купил самую дорогую и принялся просматривать заголовки.

«НАКОНЕЦ-ТО! БЕЗУПРЕЧНЫЙ МАКБЕТ»

Уильям читал статью, пока возвращался к дому. Она была великолепна. В конце было написано: «С тем же вниманием и любовью режиссер подошел и к самым маленьким ролям. Здесь мы должны похвалить господина Уильяма Смита, которому удалось полностью избежать феномена вундеркинда».

Уильям помчался наверх, крича:

— Мам! Ты проснулась? Мам! А что такое феномен вундеркинда? Я его избежал!

К полудню все они прочли заметки в газетах, а к вечеру большинство из актеров созвонились друг с другом; все были в восторге, но при этом ощущали какой-то упадок и пустоту. Им оставалось лишь говорить друг другу: «Теперь мы должны сохранить этот уровень, верно?»

Баррабелл отправился на собрание «Красного Братства». Его попросили отчитаться о выполнении полученных заданий. Он сказал, что актеры были слишком заняты, чтобы прислушиваться к новым идеям, но теперь, когда ясно, что пьеса будет идти долго, он планирует перейти ко второй стадии и надеется, что на следующем собрании ему будет что сообщить. Это был тот случай, когда поспешать нужно не торопясь. Он сказал, что все они по уши погрязли в глупых суевериях, которыми окружена эта пьеса. Он подумывал, нельзя ли извлечь какую-то пользу из этого обстоятельства, но оказалось, что это не ведет ни к чему, кроме крайне высокого уровня эмоциональной чувствительности. Правильным было бы энергично взяться за искоренение этих глупостей. Шекспир, сказал он, был очень путаным писателем. Его буржуазное происхождение исказило его мыслительные процессы.

Мэгги весь день лежала в кровати, а на звонки отвечала Нэнни.

Сэр Дугал пообедал в клубе и насладился поздравлениями, стараясь не демонстрировать слишком явно свое удовлетворение.

Саймон Мортен позвонил Мэгги и попал на Нэнни.

Король Дункан провел день, вырезая статьи из газет и наклеивая их в четвертый по счету альбом.

Нина Гэйторн достала свои амулеты и средства от несчастий и перецеловала их все. Это заняло довольно долгое время, так как она сбилась со счета, и ей пришлось начинать все сначала.

Малькольм и Дональбайн безо всякого чувства вины напились.

Лорды, у которых был текст, и ведьмы поужинали у Росса и его жены, принеся с собой спиртное; за ужином говорили о театре.

Лекарю и придворной даме позвонили их друзья, что растрогало и взволновало их обоих.

Лорды без текста разошлись в разных неизвестных направлениях.

А Гастон? Он удалился в свой мрачный дом в Даличе и написал несколько негодующих писем в те газеты, которые назвали использованное в поединке оружие «мечами» или «клейморами», вместо того чтобы употребить слово «клейдеамор».

Эмили отвечала на телефонные звонки и, пользуясь системой, которую они с Перегрином довели до совершенства, либо звала его к телефону, либо говорила, что он вышел, но будет очень рад узнать, что ему звонили.

Так прошло воскресенье. Утром в понедельник все взяли себя в руки и отправились в театр, где их ждало второе выступление и долгий период представлений.

Пьеса шла уже месяц, собирая полные залы. Перегрин больше не приходил на каждый спектакль, но в эту субботу он собирался привести на представление двух старших сыновей. Глупые розыгрыши прекратились, актеры успокоились, и представления шли с большим успехом. Мальчики приехали домой на каникулы. Перегрин встретился с администрацией театра, чтобы решить, как долго продлится сезон, нужно ли ради блага актеров сменить постановку через полгода, и если нужно, то на какую именно пьесу.

— Нам незачем об этом беспокоиться, если мы решим устроить сезон Шекспира: скажем, «Двенадцатая ночь» или «Мера за меру» вместе с «Макбетом», — сказал Перегрин. — Просто будем иметь это в виду. Никогда ведь не знаешь, что может случиться.

С ним согласились, и на этом обсуждение закончилось.

День без всякой на то причины выдался очень утомительным, с сырой и теплой погодой. Небо было покрыто облаками, в неподвижном воздухе раздавались дальние раскаты грома.

— Слева, — сказал Гастон, готовясь руководить утренним поединком. — Во времена древних римлян гром слева означал беду. Ссора между богами.

— Слышали бы вас римские боги, — грубо сказал Дугал. — Они бы из колесниц попадали.

— Давайте поторопимся, — сказал Саймон. — Не забудьте, что у нас сегодня дневное представление.

Они приготовились и принялись сражаться.

— Вы затягиваете! Затягиваете! — закричал Гастон. — Стоп. Это хуже, чем вообще ничего не делать. Начнем сначала.

— Сжальтесь, Гастон. Сегодня убийственный день для таких прыжков, — сказал Саймон.

— Я безжалостен. Давайте. Начали. В темпе. И раз, и два…

Они закончили поединок и пошли в душ, потные и недовольные.

Перегрин собирался привести на вечерний спектакль своих старших сыновей — девяти и пятнадцати лет. Ричард должен был пойти с Эмили на фарс: они посчитали, что для «Макбета» он еще слишком мал.

— Пьеса кровавая? — удрученно спросил Ричард.

— Очень, — твердо ответил Перегрин.

— Исключительно кровавая?

— Да.

— Я бы такое посмотрел. А она долго будет идти?

— Да.

— Может быть, я успею до нее дорасти.

— Может быть, успеешь.

Эмили вызвала такси, и они с Ричардом уехали, радостные и взволнованные. Перегрин и два старших сына поехали в театр на машине. Класс Криспина как раз проходил «Макбета» в школе, и он задавал Перегрину множество вопросов, которые тот считал необходимыми и на которые отвечал со всем старанием.