— Буду рад в этом не участвовать.

— Да, конечно.

Аллейн присел на корточки подальше от лужи. Он взялся за край ткани и отвернул ее.

На него сквозь прорези маски смотрели остекленевшие, налитые кровью глаза сэра Дугала. Стальное забрало опустилось, рот был растянут в клоунской ухмылке. Аллейн увидел, что его ударили сзади: рана была чистая, ее края были повернуты наружу. Он накрыл лицо.

— Оружие?

— Мы думаем, что это, должно быть, вот это, — сказал Мастерс. — По крайней мере, так думаю я.

— Это оружие, которое носил Сейтон?

— Да.

— На нем, разумеется, есть следы крови.

— Да. Они были бы в любом случае. Следы фальшивой крови тоже. У нас для всего есть фальшивая кровь. Но, — тут Мастерс содрогнулся, — они перемешались…

— Где бутафорская голова?

— Бутафорская? Я не знаю. Мы ее не искали.

Аллейн прошел в угол сцены. Там стояли маскировочные части декораций и было очень темно. Он подождал, пока глаза привыкнут к темноте. В самом дальнем углу сцены медленно проявилась мужская фигура, лежащая лицом вниз. Лицом?

Аллейн подошел к ней, наклонился и коснулся головы. Она задвигалась под его пальцами. Это был муляж. Он потрогал тело. Тело было из плоти и крови. Мертвое. И без головы.

Он вернулся на сцену. В служебную дверь громко постучали.

— Я открою, — сказал Мастерс.

Приехали полицейские из Скотленд-Ярда — инспектор Фокс и сержанты Бэйли и Томпсон. Седеющий, дружелюбный и непреклонный Фокс был похож на обычного старомодного мужчину в простой одежде. Он сказал:

— Навещаете родные места, а, сэр?

— Почти двадцать лет прошло, да, Братец Лис? И снова вы со мной. Я хочу, чтобы вы устроили полный осмотр — с фотографиями, отпечатками и всем прочим — вон той накрытой головы на сцене и обезглавленного тела вон там, в темном углу. Они расстались друг с другом как раз перед финальным занавесом. Хорошо? И осмотрите бутафорскую голову в углу. Предположительное орудие убийства — меч, на острие которого была закреплена настоящая голова, так что осмотрите и его тоже. Кто-нибудь еще прибудет?

— Пара полицейских в форме. Должны вот-вот подойти.

— Хорошо. Тогда на них ляжет охрана дверей в вестибюле и с обратной стороны здания.

Он повернулся к Мастерсу.

— Нам нужно будет знать, кому сообщить о смерти. Вы сможете помочь?

— У него была жена, они в разводе. Детей нет. Наверное, Уинти знает. Мистер Уинтер Моррис.

— Он все еще здесь? — спросил Аллейн.

— Он в кабинете. С Перегрином Джеем. Обсуждают, что нам делать.

— А, да. Завтра воскресенье, так что у вас будет время решить.

Он посмотрел на рабочих сцены.

— Нелегко вам пришлось. Кто из вас отвечает за реквизит?

Бутафор сделал неловкое движение.

— Вы? Боюсь, я вынужден попросить вас задержаться подольше. Старший рабочий? Простите, но вам и троим рабочим тоже придется подождать. Вам не обязательно оставаться на сцене. Благодарю вас.

Мужчины отошли за кулисы.

Бэйли и Томпсон приготовили оборудование.

— Вам, наверное, понадобится осветитель, — сказал Аллейн. — Он здесь?

— Здесь, — сказал осветитель, стоявший рядом с ассистентом помощника режиссера Чарли.

— Хорошо, предоставлю это вам. Ничего не трогайте.

Он обратился к Мастерсу:

— Где гримерная мистера Гастона Сирса?

— Я вас провожу, — сказал Мастерс.

Он пошел впереди. Они прошли по коридору с дверями по обе стороны, с именами актеров на табличках. Было очень-очень тихо, пока они не дошли до гримерной Нины Гэйторн. Ее высокий истеричный голос, кричащий что-то неразборчивое, раздавался из-за закрытой двери.

Гримерная Гастона была крошечной комнаткой в конце коридора. Мастерс постучал, и глубокий голос прогудел: «Войдите». Мастерс открыл дверь.

— Эти два джентльмена хотят с вами поговорить, Гастон, — сказал он и быстро отошел назад.

Места в комнате едва хватило для Аллейна и Фокса. Они протиснулись внутрь и с трудом закрыли дверь.

Гастон переоделся в черный халат и снял грим. Он был бледен как смерть, но совершенно спокоен. Он назвал им свое имя и адрес еще до того, как они попросили его об этом. Аллейн воскликнул:

— Да, я был прав! Вы меня не помните, но я заходил к вам несколько лет назад, мистер Сирс, и просил вас назвать нам время изготовления и стоимость клейдеамора, который был частью краденого.

— Я очень хорошо это помню. Он был не особенно древний, но не подделка.

— Точно. Как это ни трагично, но сейчас я тоже хотел бы задать вам несколько вопросов о клейдеаморе.

— Я буду рад высказать свое мнение, особенно потому, что вы используете правильный термин и верно его произносите. Это моя собственность, и это настоящее оружие для поединков тринадцатого века, принадлежавшее шотландскому дворянину. В нашей постановке я ношу его во время всех церемоний. Он весит…

Гастон пустился в описание деталей и символических значений, а потом в перечисление предыдущих владельцев. Чем глубже он погружался в историю, тем мрачнее становился его рассказ. Аллейн и Фокс стояли, стиснутые стенами комнаты. Фокс с трудом вынул из нагрудного кармана блокнот и, когда Аллейн пихнул его локтем, с готовностью открыл его, чтобы записать все, что может представлять интерес.

— …как и со многими другими подобными видами оружия — например, с Экскалибуром — на протяжении веков росло убеждение, что оружие, чье имя (я перевожу его как «Потрошитель») выгравировано кельтскими рунами на рукояти, обладает магической силой. Но это возможно…

Он умолк, чтобы перевести дух и подумать.

— Вряд ли бы вы захотели выпустить его из рук, — сказал Аллейн и снова толкнул Фокса в бок. — Это естественно.

— Естественно. Но я был вынужден это сделать. Дважды. Когда я присоединился к убийцам Банко и когда ушел за кулисы в последней сцене. После того как Макбет сказал: «Тогда для слов таких нашлось бы время», бутафор взял его у меня, чтобы прикрепить к нему голову. Я сделал эту голову. Можно решить, что у меня достаточно способностей, чтобы надеть ее на клейдеамор, но, к сожалению, когда я делал это впервые, я сделал глупую ошибку, и оружие, будучи весьма острым, проткнуло голову до самой макушки, и она нелепо раскачивалась на нем. Так что мы решили, что будет лучше починить ее и позволить бутафору надевать ее на меч. Он должен был полить меч кровью.

— И он вернул меч вам?

— Он надевал голову в левой части сцены. Никому другому не было позволено заходить в тот угол за кулисами, потому что туда сразу после поединка уходили Макбет и Макдуф. Мне, наверное, следовало сказать, что там не всегда совершенно темно. Свет полностью выключали перед концом поединка, чтобы никто из сидящих на крайних местах в правых рядах или в ложах с той стороны не видел, как там шевелится живой Макбет. Кулису в глубине сцены закрывал рабочий — сразу, как только начинался их поединок.