Два основных десанта указывали, что Императорская армия намерена взять филиппинскую столицу в тиски. Теоретически Макартур располагал силами в 130 тыс. человек, но подавляющее большинство этих войск составляли вспомогательные филиппинские подразделения. У него была только 31 тыс. американских и филиппинских солдат, на которых он действительно мог полагаться. Закаленные в боях японские войска с танками в авангарде быстро оттеснили его силы к Манильскому заливу. Макартур ввел в действие план «Апельсин», утвержденный на случай чрезвычайных обстоятельств.

Согласно этому плану, он должен был отвести свои войска на полуостров Батаан на западной стороне Манильского залива и закрепиться там. Островок Коррехидор в устье длинного узкого залива позволял контролировать вход с помощью береговых батарей и защищать юго-восточную часть полуострова протяженностью в пятьдесят километров.

Не имея достаточного количества транспорта для переброски своих частей на юге, Макартур экспроприировал в Маниле пестро раскрашенные городские автобусы. Вечером 24 декабря, в сопровождении президента Мануэля Кесона и его правительства, Макартур покинул столицу на корабле. Он разместил свой штаб в крепости под названием Скала на острове Коррехидор. Огромные нефтехранилища вокруг Манилы и на военно-морской верфи подожгли, и в небо потянулись столбы густого черного дыма.

Отход 15 тыс. американских и 65 тыс. филиппинских солдат на Батаан и создание первой линии обороны вдоль реки Пампанги прошел с большими трудностями. Многие филиппинские резервисты улизнули, чтобы вернуться домой. Другие же ушли в горы, чтобы продолжить партизанскую войну против захватчиков. На противоположном берегу залива японцы вступили в Манилу 2 января 1942 г. Самой большой проблемой Макартура была необходимость прокормить 80 тыс. солдат и 26 тыс. беженцев на полуострове – теперь японский флот надежно блокировал Батаан, а в воздухе господствовала японская авиация.

Атаки японцев начались 9 января. Силы Макартура, удерживающие полуостров Батаан, были разделены посередине горой Натиб. Непролазные джунгли и овраги на западной стороне и болота на восточной стороне вдоль Манильского залива создавали поистине адские условия. Малярия и лихорадка денге массово поражали войска Макартура. Хинина не хватало, как, впрочем, и других лекарств. Большинство солдат уже и до этого были ослаблены дизентерией, которую в Корпусе морской пехоты США называли «стремнина Янцзы». Главной ошибкой Макартура было то, что он рассредоточил припасы, вместо того чтобы сосредоточить их на Батаане и Коррехидоре.

22 января, после двух недель жестоких боев, японцы прорвались в гористый центр и заставили войска Макартура отступить вглубь полуострова на вторую линию обороны. Больные солдаты, в изодранной в клочья форме, покрытые гноящимися в условиях джунглей ранами, доходили до изнеможения. Новая угроза появилась в виде четырех японских десантов, высадившихся на юго-западной оконечности полуострова. Они были обнаружены и отбиты с большим трудом и тяжелыми потерями с обеих сторон.

Сопротивление американских и филиппинских войск было настолько сильным и наносило японцам столь значительные потери, что в середине февраля генерал-лейтенант Масахару Хомма отвел свои войска на отдых, а также – в ожидании подкрепления. Хотя боевой дух защитников немного повысился и они воспользовались шансом для укрепления обороны, но болезни и осознание того, что помощи в ближайшее время ждать неоткуда, тоже сказывались на их состоянии. Многие из «сражающихся ублюдков Батаана», как они себя называли, озлобились на Макартура, убеждавшего их (из безопасного укрытия в туннелях Коррехидора) и дальше выкладываться до предела. Он приобрел прозвище «Блиндажный Дуг» (Dugout Doug). Макартур хотел остаться на Филиппинах, но получил прямое указание от Рузвельта эвакуироваться в Австралию, чтобы готовиться к ответным ударам по японцам. 12 марта Макартур с семьей и сотрудниками отплыл на четырех быстроходных торпедных катерах.

Те, кто остался воевать под командованием генерал-майора Джонатана Уэйнрайта, понимали, что их положение безнадежно. Вследствие голода и болезней лишь менее четверти из них могли драться. Войска генерала Хоммы, с другой стороны, получили в подкрепление 21 тыс. солдат, бомбардировщики и артиллерию. 3 апреля японцы снова атаковали превосходящими силами. Оборона рухнула, и 9 апреля войска на Батаане под командованием генерал-майор Эдварда Кинга-младшего капитулировали. Уэйнрайт на Коррехидоре еще держался, но Скалу разнесли в щепки постоянными бомбардировками, огнем с кораблей и артобстрелами. В ночь на 5 мая японские войска высадились на острове, и на следующий день обессиленный Уэйнрайт был вынужден сдаться в плен с оставшимися 13 тыс. своих солдат и офицеров. Однако муки защитников Батаана и Коррехидора на этом далеко не закончились.

Хотя война с Германией и война с Японией представляли собой как бы два отдельных конфликта, их взаимовлияние было гораздо сильнее, чем может показаться на первый взгляд. Советская победа на реке Халхин-Гол в августе 1939 г. не только способствовала решению японцев направить свою агрессию на юг, что привело к вовлечению в войну США, но также означала, что Сталин мог перебросить сибирские дивизии на запад, противодействуя попытке Гитлера взять Москву.

Советско-германский пакт, ставший настоящим потрясением для Японии, повлиял также на ее стратегическое мышление. Сказалось и поразительное отсутствие взаимодействия между Германией и Японией, которая подписала со Сталиным договор о нейтралитете всего за два месяца до гитлеровского вторжения в СССР. Фракция «удара на юг» в Токио преобладала не только над теми, кто хотел войны с Советским Союзом, но также и над теми в Императорской армии, кто считал необходимым сначала закончить войну в Китае. В любом случае советско-японский пакт означал, что США теперь стали главным поставщиком вооружений и припасов для китайских националистов. Чан Кайши все еще пытался убедить президента Рузвельта оказать давление на Сталина, чтобы СССР вступил в войну против Японии. Однако Сталин был твердо убежден, что Красная Армия должна воевать одновременно только на одном фронте.

Значительно увеличенная Рузвельтом в 1941 г. поддержка Чан Кайши разъярила Токио. Но решение Вашингтона ввести эмбарго на поставки нефти японцы сочли равносильным объявлению войны. Тот факт, что это решение было ответом на оккупацию Индокитая и предостережением от вторжения в другие страны, не укладывался в их логику, основанную на гипертрофированном чувстве национальной гордости.

Убежденные в своем превосходстве, японские милитаристы, как и германские нацисты, склонны были путать причину и следствие. Как можно было предвидеть, они были возмущены Атлантической хартией Рузвельта и Черчилля, в которой японцы видели попытку навязать всему миру англо-американский вариант демократии. Они могли бы, пожалуй, указать на кажущийся парадокс того, как Британская империя продвигает идею самоопределения народов. Но ведь их собственная идея «освобождения» колониальных стран и создания Великой восточноазиатской сферы взаимного процветания была гораздо деспотичнее. На самом деле их «новый азиатский порядок» был поразительно похож на фашистский «новый порядок», а их отношение к китайцам вполне соответствовало отношению нацистов к славянским Untermenschen.