складе у речки. С приходом большой воды, сразу же за последним уплывшим льдом бревна молем сплавлялись до нужного места, где их закошеливали и отводили катерами к шпалозаводу. Из всего района лучший лес был на участке Гринашко, который он вывозил за семьдесят с лишним верст от реки Чижапки.

Краюхин познакомился с Иваном Александровичем на районном совещании по лесу и сразу запомнил этого с виду неброского человека, бойкого, острого на язык и скорого на ногу. Ходил он быстро, руки и плечи при этом играли в движении, голову поворачивал резко, глаза то щурились, то распахивались, и было в них много живости, затаенной насмешливости. И улыбался Гринашко часто, непринужденно, и улыбка могла перейти вдруг в приятный, как бы хрустящий смешок. В нем так и проглядывала предельная искренность, доброта. И весь он был до предела насыщен энергией… Кто-то из членов бюро райкома, знавший Гринашко не один год, приватно сообщил Краюхину, что Иван Александрович всем хорош, но вот пошаливает с прекрасным полом. Что, мол, даже жалобы на него поступали, но теперь стало тихо — не то совсем остепенился, не то похитрел, переполоха не допускает. Хихикнув, член бюро пустился было секретничать по поводу интимных дел директора Заовражинского леспромхоза Чипурова, но Краюхин, не терпевший наушников и не любивший без надобности лезть в «дела сердечные», оборвал любителя копаться в грязном белье. Тот сразу осекся, извинился и отошел…

Подъезжая тогда первый раз к Осипову, Владимир Иванович увидел крепкий, красивый поселок на берегу Чузика, с чистыми, не захламленными улицами, что не часто встречалось по леспромхозам (обрезки, щепа повсюду валяются, изношенные детали машин, обрывки тросов). Ничего такого здесь не было видно. Дома большие и прочные, узорно обшитые, с веселыми выкрашенными наличниками, под шиферными и тесовыми крышами. Везде одинаковый, ровный штакетник, под окнами палисаднички, где молодые березки, кедрушки росли в обнимку с рябиной и черемухой. Клуб, магазин, контора — все отличалось новизною и прочностью. Лесопункт жил и, по всему видать, хиреть не собирался.

Краюхин уже знал, что через Осипово, пролегает зимник на Кудрино и прямо на нефтепромыслы, по которому беспрерывным потоком везли грузы для нового города, для нужд нефтяников. С весны, пока Чузик не входил в берега, на реке было весело: те же строительные материалы поднимались к причалу самоходными баржами. Но сейчас была осень, река обмелела и жизнь на ней замерла.

День был воскресный, в конторе искать некого, и шофер Петя, возивший и раньше первого секретаря райкома и потому знавший все дороги и перекрестки Парамоновского района, равно как и всех должностных лиц, сразу повез Краюхина к дому Гринашко.

Гринашки копали картошку, пользуясь свободным погожим деньком. Иван Александрович со своей женой уже заканчивали работу: два вороха крупных розовых клубней сушились на песчаной земле под мерклым осенним солнцем.

— Помочь, или сами управитесь? — здороваясь, громко спросил Владимир Иванович, опираясь на прясло. — Хорош урожай, видать! Земля сыпучая, да еще унавоженная. На такой, поди, все растет.

— И арбузы, и дыни на парниковой грядке, — ответил Иван Александрович, охлопывая ладони. — Позвонили бы хоть, предупредили! А то вот застали врасплох… Торопимся бараболю убрать, в погреб сухую ссыпать.

— Как дела производственные? — поинтересовался секретарь райкома.

— Надо бы лучше, да некуда. — Гринашко поморщился, щипнул кончик широкого вздернутого носа. — Во всем опять успели. Даже и говорить неудобно, вроде как хвастаюсь… Оно, конечно, и вымотались. Лес легко не дается. Да и всякое-то хозяйство вести — не штанами трясти. Брать древесину, брать далеко, из труднодоступного места, брать хорошую — тяжело.

— Но ведь берешь, Иван Александрович! — сказал одобрительно Краюхин. — По всем позициям выходишь в лучшие.

— Зима покажет… А вам пообедать надо! Сейчас я жене скажу…

Краюхин остановил его.

— Не отвлекай. Если не против, отъедем на бережок, сварим ушицу по-быстрому. Заодно и о деле поговорим.

Водитель Петя разводил костер, вбивал рогульки, пристраивал котелок. Все, что требовалось для ухи, уже было припасено. Пока кипело, варилось, Владимир Иванович стал обговаривать тот вопрос, ради которого и завернул к Гринашко.

— Вот в чем задача, Иван Александрович. На нефтяных месторождениях, как ты конечно знаешь, разбуриваются «кусты». Под каждый «куст» готовится площадка четыреста на четыреста метров. «Кустов» на Кудринских месторождениях придется на протяжении лет разбуривать больше ста сорока. Места таежные, почти сплошь хвойники.

— Чую, — тряхнул головой Гринашко. Глубокая складка прочертила его переносье. На багровом лице (следы тяжелых трудов и морозов) светло и живо отражалась работа мысли. — Нам это кстати, потому что хвойника на лесоучастке осталось мало.

— Речь не только о вырубке. Туда надо будет везти балки, устанавливать их в удобных местах, монтировать пилорамы, разделывать древесину полностью. Что похуже — пойдет на оборудование оснований площадок. А первосортный лес в дело, в дело! Большая выгода вам, лесорубам, и нефтяникам, а в общем — государству. Довольно переводить добро, выкорчевывать лес с площадей и оставлять его короедам. Таких безобразий нам больше прощать не будут. Заовражинский леспромхоз тоже готовится к дальним вахтам в те же края.

— Чипуров своего не упустит, — уважительно произнес Гринашко, отодвигая резиновым, сапогом разгоревшиеся сучки. — Следи, Петро! Жир-то сплывет.

— Масла добавим, — не растерялся Петя.

— Работа на «кустах» предстоит долгая, готовиться к ней загодя надо. — Гринашко попробовал уху на соль и облизал губы. — Вам как раз, а мне невдосоль. Круто люблю солить. По мне мужики ни в соли, ни в ходьбе в тайге не равняются… На сколько, примерно, лет нам лыжи туда вострить, Владимир Иванович?

— Десятка на два по меньшей мере. При таком варианте лесная промышленность в Парамоновском районе оскудеет не скоро…

Пообедав по-походному у веселого жаркого костерка, секретарь райкома уехал в тот раз от Гринашко с надеждой заглянуть к нему снова в начале зимы. Но холода обрушились, как удар.

Весь декабрь морозы держались за сорок, а в иные дни спиртовый столбик термометра опускался ниже пятидесяти. Лет десять кряду не наваливалось на нарымскую землю таких холодов. Все коченело, земля затягивалась плотным тяжелым туманом. Над Парамоновкой и повсюду окрест мглистая стынь висела и днем, и ночью. Из-за пелены в темень