не было видно звезд, а солнце проглядывало лишь в полдень. Лучи его словно тлели, не способные ни обласкать, ни согреть, только на короткое время озаряли гулкую и, казалось, мертвую землю. Пролетающие высоко самолеты тоже были неразличимы, и рокот их был не похож на обычный, знакомый. Трескучий, он как бы раскалывался на мелкие крошки и осыпался с выси на поля, на тайгу, на крыши домов с султанами дыма над трубами.

Все виды работ замерли на лесосеках. Дети не ходили в школу.

Мороз учинил проверку, так вывернул и показал все изъяны, что было бы не под силу и целому легиону самых строгих и неподкупных инспекторов.

Управление разведочного бурения в Кудрине и без того за последние годы находилось в дурном положении, а тут и совсем, как шутили невесело, «опарафинилось». Именно буровики-разведчики поставили «рекорд» по авариям и простоям, не доработав несколько тысяч часов.

Краюхин поехал в нефтегазовый угол Парамоновского района вторично лишь в январе. По пути побывал в Заовражном, Осипове, Рогачеве. Там работа по-прежнему ладилась, ни Чипуров, ни Гринашко, ни Чуркин на лопатки морозом положены не были, хотя и они в лютый декабрь хватили горя. Но лес шел. Лишний раз приходилось убеждаться, что рачительного хозяина застать врасплох невзгодами трудно. Природа часто бывает немилостива и насылает те самые черные дни, о которых всегда помнить надо. Вот эти три хороших хозяина, разные по натуре, были крепко схожи в одном: наперед думали и предвидели.

В эту поездку добрался Краюхин до самого сердца месторождений, до вахтового поселка Центральный. Совещание с бурильщиками-разведчиками показало, что руководители подразделений топчутся на месте, больше заняты препирательствами, чем общим делом, венец которого — нефть и газ. Амбиция, спесь точно смола к иным хозяйственникам прильнули. Пальцем показывают друг на друга, а вот усилия в одну жилу собрать, в общий натяг вложить, не могут.

И в Сосновом восхищаться пока было нечем. Пока там строительная площадка, на которой ни шатко ни валко топчется передвижная механизированная колонна. Объектов подняли горсть, а плешин в прекрасном сосновом бору еще прибавили. Недавно тут был второй секретарь обкома партии Юдин, давал раскрутку. На самом виду огромный гараж поставили из крупных железобетонных блоков! Умнее ничего не могли придумать. Юдин дал указание закрыть обшарпанные стены красочными панно на спортивные темы. Глядя на все здесь содеянное, Краюхин дал себе слово добиться в областном центре таких поправок к проекту города, чтобы сохранить максимально сосновый бор. Не проклятье хотелось ему услышать в будущем от жителей здешних, а слова благодарности.

Жизнь столкнула Краюхина еще с одной задачей: переправами через многочисленные речки. Не за горами весна, сев начинать, а тяжелая техника опять все переезды нарушила. Знакомое дело: ездит всякий, а ремонтировать, строить — никого не допросишься. Срочно пришлось созвать совещание руководителей, за каждым хозяйством закрепить участок — делайте дренажи, вбивайте сваи, наводите мосты, и чтобы не позже апреля все это успеть, а затянете — на бюро отвечать придется…

Всю неделю пришлось заниматься делами вплотную с утра до позднего вечера. На подстанции в Кудрине вдруг возникла утечка электроэнергии. Пять дней ушло, пока отыскали причину… В Тигровке нарушилась выпечка хлеба, надо было наладить завоз самолетом… В Сосновом строители жаловались на плохое снабжение молоком, что-де негде подстричься, сделать прическу, отремонтировать телевизор. Все справедливо. И напрашивался сам собой вывод: нужен сюда хозяин, умный, опытный человек. Вот когда Нефтеград строили, осваивали там первые промыслы нефти, тогда такой человек там был — Николай Филиппович Мержин. Далеко он виделся всем, и вовсе не из-за своего двухметрового роста. К нему тянулись, искали общения с ним.

Краюхин задумался: как бы сюда заманить Николая Филипповича?

2

Если бы Мержин пошел не в нефтяники, а в актеры, то лучшего исполнителя на роль рыцаря печального образа трудно было бы сыскать. У Мержина, правда, не было ни бороды, ни усов, но впечатляющая поджарость и голенастость, прямой острый нос, тонкой резьбы подбородок, весь выразительный облик его и особый духовный склад давали право на такое предположение. Честь, справедливость, достоинство ставились Николаем Филипповичем весьма высоко. Был он упрям, напорист и охотно иронизировал над собой, потирая полученные в схватке с высоким начальством синяки и шишки, не удивлялся этому и считал, что так с ним и быть должно, что это ему от роду написано, ибо «драчливый петух голенаст живет».

Знаток русского языка Даль толкует, что лицо человека представляет дары духовные и распределены они будто бы так: лоб — дар небесный, глаза — созерцанье, нос — постижение добра, а губы — хвала духовная. Как бы там ни было, но лицо Мержина действительно отражало суть его яркой натуры и впечатляющей внешности. Кто видел однажды Николая Филипповича, запоминал его на всю жизнь. А общение с ним оставляло след не только в памяти, но и в душе.

Будучи человеком до мозга костей деловым, имеющим прикосновение к истории сибирской нефти, а к Нефтеграду с его промыслами и полную причастность, Мержин не мыслил своего существования без музыки, театра, литературы, в которой умел отобрать интересное, истинно ценное. Изобразительное искусство он понимал не хуже иного аттестованного знатока-толкователя. И тем удивительнее, что заезжему известному скульптору он отказался позировать. А тот, познакомившись с Мержиным, понаблюдав за ним в деловой обстановке и непринужденной беседе за чашкой кофе, хотел высечь бюст из красного мрамора — именно этот материал, по мнению мастера, больше всего подходил к облику прославленного нефтяника.

Скульптор был седовласый, с приятным голосом и отточенными манерами. Доверие он внушал полное, и его порыв иначе как благородным нельзя было назвать. Он говорил:

— Да поймите, любезный Николай Филиппович, что сие для истории нужно!

— История потеряет не много без моего портрета, а точнее — не потеряет ничего, — уклонился Мержин от настойчивости ваятеля. — Не могу я часами сидеть истуканом, когда дела за ноги с кресла стаскивают. Миллионы тонн нефти из скважин выкачиваем, а каждая скважина — это как девушка: чтобы согласие было, ее надо обхаживать, гладить.

Скульптор смеялся и продолжал настаивать:

— Я бы после вам гипсовый слепок на память прислал…

— Конечно заманчиво, — лучился улыбкой Мержин. —