— Нет!

Настя подошла поближе, уже догадываясь, что сейчас последует что-то невероятное. В предчувствии злых вестей сердце невольно ёкнуло и тревожно забилось.

Аня поднесла руку ко рту, словно хотела затолкать свои слова обратно, и глухо произнесла сквозь пальцы:

— Сашу Ковалёва расстреляли.

— Как расстреляли? — не поверила своим ушам Настя. — Не может быть.

— Может. Теперь всё может, — резко сказала Аня. — После убийства Кирова много молодёжи арестовывают. Я вчера заходила к Ковалёвым. Его мама сказала, что неделю назад Сашу забрали, а через три дня привели приговор в исполнение. — Она засмеялась с хриплым клёкотом. — Оказывается, его подозревают в контрреволюционном заговоре. Это его-то, Сашку — комсомольского вожака! Да он за советскую власть был готов умереть. — Она осеклась и замолчала гнетущим молчанием тяжкого горя, а потом яростно закричала: — Я знаю, если бы он уехал на Магнитку, то этого бы не случилось! Он должен был быть там! Там! А он остался в этом проклятом городе!

У Насти задрожали ноги. Если бы не Олег, который успел подхватить её под руку, она бы осела прямо на лёд. Её затошнило. Конечно, она слышала и об арестах, и о казнях, но всё это происходило где-то далеко, с кем-то чужим и неизвестным, скорее всего врагом.

Конечно, на их факультете проходили митинги, и активисты с трибуны клеймили предателей дела партии и Ленина, но никого не арестовали, хотя многие преподаватели ходили понурые и прятали глаза, словно опасались выдать себя неподобающим выражением лица.

— Господи, Господи, Господи! — Настя не поняла, как стала причитать вслух, пока не закричала: — Господи!!!

Оставляя позади Аню, Олег потащил её к другому берегу, и она покорно побрела за ним, спотыкаясь и глотая слёзы.

* * *

Гибель Саши Ковалёва непостижимым образом разломила Настину жизнь надвое: «до» и «после», словно бы она стояла на одном берегу реки и внезапно оказалась на другом — чужом и опасном, где лучше промолчать, не ответить, опустить глаза и пройти мимо.

Она сама не заметила, как стала тихой и замкнутой. В университете сторонилась подруг и могла быть откровенной только в кругу семьи, где никто не предаст и не проболтается.

— Девочки мои дорогие, не лезьте на рожон, — сказал папа, когда Настя горячо и сбивчиво рассказала про аресты и казни, — имейте терпение пережить смутное время. И запомните, что терпение — это не трусость и не тупая покорность, а качество сильной натуры, способной спокойно и с достоинством переносить удары и упорно двигаться к своей цели.

Говоря, папа посмотрел на сундук с иконами, давая понять, что они тоже терпеливо ждут то время, когда снова окажутся в церковных стенах и услышат радостный возглас батюшки: «Мир всем!»

* * *

Годы учёбы пролетели стремительно, и на распределении Настю направили работать туда, куда она и мечтать не смела — в Государственный Эрмитаж! Капитолина стала экономистом-плановиком на заводе. Мама растила Вольку и встречала папу с работы. Когда их семья шла вместе, рука об руку, Настя понимала, что пока они вместе, она самая счастливая в мире дочь и сестра.

* * *

Старший лейтенант морской авиации Тихон Кобылкин взглянул в зеркало — освидетельствовать блеск пуговиц на чёрном кителе, и ребром ладони проверил посадку фуражки на голове. Всё-таки не каждый день идёшь свататься к любимой девушке, даже если она живёт с тобой в одной квартире и знает тебя с сопливого малолетства. Он подхватил пышный букет роз с удушающе тягучим запахом и понял, что отчаянно трусит. Он — опытный лётчик, который не страшился летать в Заполярье и крутить в воздухе бочки и мёртвые петли!

«Вот что делают с нами женщины», — сказал сам себе Тихон и блаженно прищурился от мысли, что позволил бы своей единственной женщине сотворить с ним что угодно, особенно после свадьбы, и особенно в тихом уютном местечке на побережье Чёрного моря. В прошлом году, после ранения на испытаниях, его отправляли в сочинский санаторий Министерства обороны, где он отчаянно скучал в одиночестве и каждый день строчил письма в Ленинград, замирая от счастья и выводя первую строчку: «Дорогая Капелька!»

Когда командир эскадрильи сказал, что выбьет молодожёнам место в ведомственном санатории в Сочи, Тихон едва не подпрыгнул от радости, и огромное лето, лежащее впереди, замаячило прозрачными крыльями ласковых волн, так не похожих на суровую серость родной Балтики.

Хотя он знал, что Капитолина ему не откажет, в глубине души мигал тревожный сигнал. Кто знает доподлинно, что может прийти на ум красивой девушке, даже если она экономист-плановик с красным институтским дипломом?

Чтобы уверить себя в удаче, Тихон лихо обвёл в календаре предполагаемый день свадьбы — 22 июня 1941 года. Воскресенье — лучше не придумать! Пожалуй, единственным огорчением являлось то, что Капитолина наотрез отказалась от фамилии Кобылкина.

— Я уже один раз меняла фамилию с Шаргуновой на Сабурову и больше не буду, хочешь — обижайся, хочешь — нет.

С одной стороны, он соглашался, что фамилия Кобылкин не самая благозвучная, да и дочку в школе, не ровен час, станут дразнить кобылой, но если подумать, то, с другой стороны, фамилия у супругов должна быть общая, а отказаться от своей — это вроде бы как подвести своих дедов-прадедов. Видно, придётся ему так прославить родовое имя, чтоб никто не смел даже и помыслить насмехаться над ним или считать легковесным, а Капитолину он как-нибудь уговорит. Любит — поймёт. Ему снова стало страшно: а вдруг не любит? Вдруг откажет? Нет! Нет! И ещё раз нет!

Отставить колебания! Левое плечо вперёд, равняйсь, смирно, шагом марш!

Одёрнув китель, Тихон решительно распахнул дверь своей комнаты и пошёл по коридору к Сабуровым. Только бы Капелька согласилась, только бы согласилась! А двадцать второе июня совсем близко, не успеешь оглянуться, как вот оно — семейное счастье!

Даже в самом страшном сне Тихон не мог предположить, что двадцать второго июня вместо свадьбы он будет наблюдать, как техники подвешивают бомбы под крылья его МБР-2[58], и думать о самостоятельном боевом задании, которое необходимо выполнить любой ценой.

Связаться со штабом ВВС не удавалось, и командир эскадрильи дал приказ на вылет на свой страх и риск, исходя из данных разведки, что противник высаживает десант в районе Лужской губы. Стояло раннее утро, напоённое запахами тёплого ветра и цветущего луга. В жёлтом одуванчиковом море у кромки аэродрома мирно жужжали пчёлы. Где-то в лесу стучал дятел, и казалось немыслимым, что в паре сотен километров отсюда красноармейцы ведут смертельную схватку