то к привычному «товарищи» добавил церковное «братья и сёстры», как бы давая понять, что перед лицом врага страна едина и неделима на красных и белых, коммунистов и беспартийных, верующих и атеистов — слишком велика беда, которую можно одолеть только всем миром.

— Ну-ну, не раскисай, — глухо пробормотал Глеб. — Ты же знаешь, жестянщики везде нужны.

* * *

С началом боевых действий вся жизнь ленинградцев сосредоточилась вокруг репродукторов — от сводки до сводки. Вести приходили одна страшней другой: бои на Лужском рубеже — Фаина была уверена, что Глеб именно там, наступление финнов в Карелии, перечисление оставленных городов: Новгород, Порхов, Псков, Луга. Каждое название было как удар ножом, который наносился ближе и ближе, подбираясь к самому сердцу.

Девятнадцатого сентября немцы остановились в десяти километрах от Ленинграда. Оттуда, с передовой, на улицы хлынули толпы беженцев с безумными глазами на почерневших лицах. Они легко угадывались по заплечным мешкам со скудными пожитками, что попали под руку в последний момент. Женщины волокли на себе детей — испуганных и молчаливых.

Одну девушку Фаина привела к себе домой, и несколько дней та сидела на кухне тихо, как мышка, и беспрерывно плакала. Где-то через неделю она бесследно исчезла, оставив записку с коротким «Храни вас Бог. Ухожу мстить фашистским гадам». Из магазинов стремительно исчезали продукты. Фаина не стала делать запасов — купила лишь пару килограммов сахара, соли и муки. Колбасу впрок не запасёшь, а крупа ещё есть. Позже она горько раскается в своей беспечности.

Когда в город вернулся эшелон с эвакуированными детьми, люди с ужасом осознали, что кольцо блокады замкнулось окончательно. Один за другим предприятия переходили на казарменное положение, но Настя и Капитолина выкраивали время для того, чтобы изредка забежать домой. Настя совсем высохла от работы, а Капитолина стала как натянутая струна и постоянно подбегала к окну смотреть, не летят ли самолёты, словно надеялась разглядеть в кабине пилота своего ненаглядного Тихона.

Денно и нощно Фаину точила тревога за семью. Как там Глеб в окопах под пулями? Может быть, ранен или лежит и ждёт помощи, а она всё не идёт и не идёт. И Волька — Володюшка — хрупкий мальчик с длинными ресницами и тонкой девичьей шеей. Как он будет воевать, когда их полк пошлют на передовую? В последнем письме он писал, что его часть в глубоком тылу охраняет саксаул и ишаков, кормят хорошо, и делать, в сущности, нечего, поэтому он подналёг на точные науки, чтобы после войны поступить в институт. Фаина не сомневалась, что Воля уже подал рапорт на фронт и обязательно добьётся своего, упирая на хорошее знание немецкого языка и значок Ворошиловского стрелка.

Она пыталась гнать прочь тяжёлые мысли, говорила себе, что не надо кликать беду и представлять плохое, ведь не верила же она в гибель Насти! Не верила и дождалась счастливого дня. И в этой войне обязательно настанет День Победы — радостный, солнечный и тёплый. И тысячи людей с цветами в руках пойдут по Невскому проспекту, и вместе с ними в строй встанут близкие: те, что вернулись с войны, и те, что остались лежать в сырой земле, потому что у Бога смерти нет.

Но пока за окном, сосредоточенно печатая шаг, шли полки за полками, а тарелка репродуктора голосом диктора продолжала извещать о потерях и отступлениях. Не прибавляло оптимизма и то, что не удавалось устроиться на работу. На Кировском заводе, бывшем Путиловском, ответили, что литейка стоит, производство перепрофилируется и рабочие пока не нужны. Вагоноремонтный переходил на изготовление снарядов и в заводоуправлении царила неразбериха. Фаина попробовала сунуться ещё в несколько мест — везде отказ. Вплоть до первых заморозков она копала окопы у больницы Фореля и там же попала под первую бомбёжку, когда земля внезапно встала на дыбы и из десяти женщин, работающих вместе плечом к плечу, в живых осталась она одна. Оглушённая, пришибленная, Фаина сидела на земле и тряско качалась из стороны в сторону. Рядом с ней лежал убитый школьник Лёнечка — сын одной из окопниц. Его мать раскинула руки чуть поодаль, переломанная пополам, как сухая ветка дерева. Со стороны трамвайной остановки — Больница Фореля была конечной остановкой перед огневым рубежом — к ней бежали девушки-санитарки, почему-то в противогазах. Хотя в голове мутилось, она успела подумать о Глебе, который сейчас на передовой, о Володюшке, о девочках и забеспокоилась, кто расскажет им о её смерти, если в следующий раз снаряд попадёт в цель. Они непременно станут её искать и тратить силы, которых и так немного. Надо будет завтра пришить на одежду лоскут с домашним адресом и рабочим телефоном Капитолины, ей легче всех дозвониться.

* * *

Ежедневно, ежечасно, ежесекундно Капитолина ощущала собственную бесполезность для фронта. Отец и муж воевали, мама рыла траншеи и окопы, Настя сутками паковала ценные экспонаты, братишка Волька проходил военную подготовку, а она сидела в бухгалтерии швейной фабрики, писала отчёты о расходных материалах и перебирала накладные. В сердцах Капитолина сунула перо в чернильницу и вскочила из-за стола. Нет, не дело сидеть сиднем и ждать, пока другие совершают подвиги! Она уже несколько раз ходила в военкомат, каждый раз отстаивая длинную очередь. В последний раз лысоватый военком с опухшими глазами сказал:

— Кобылкина, вы мне скоро в кошмарах начнёте сниться. Я исчерпал все аргументы, доказывая, что без гражданских специалистов город не выживет, посему спор заканчиваю. До свидания.

Город не выживет без инженера-плановика! Кто придумал подобную глупость? Вылетая из военкомата, Капитолина яростно топнула: нет, миленький военком, не на ту напал. Она хочет воевать и будет!

В целях экономии энергии отопление в заводоуправлении отключили и в помещении стоял ледяной холод. Она поплотнее запахнула фуфайку и прислушалась к канонаде за окном. Кажется, бьют по Васильевскому. Звуки то нарастали, то удалялись, пока внезапно здание не вздрогнуло от удара. Мелкими осколками вдребезги разлетелось стекло.

Капитолину отбросило к шкафу, откуда на голову посыпались папки и ворохи бумаг. В ушах стало горячо, а перед глазами возникло и быстро закрутилось огненное колесо. Она попыталась подняться на ноги, но ничего не получалось. Её кто-то поднял и повёл длинным коридором на улицу, где слышались крики, плач и грохот. Половина здания заводоуправления лежала в руинах.

К ней бросилась санитарка, кажется, Оля:

— Капитолина Васильевна, вы ранены? У вас всё лицо в крови.

Капитолина поднесла руку к щеке, скользнув пальцами по горячей и липкой влаге.

— Ерунда, это стекло разбилось. Помогайте другим.

Оля подала ей скатку