сделавшая его шурином известного адвоката и единомышленника Шиффа Луиса Маршалла, означали, что он вращался в тех же кругах, что и представители высшей прослойки города. Однако Магнес также установил тесные связи с интеллигенцией Нижнего Ист-Сайда и служил офицером Федерации американских сионистов. Умело ориентируясь в возмущении лидеров центра города и классовых тревогах своих покровителей в верхнем городе, Магнес возглавил движение за создание кехиллы - центрального органа, который бы контролировал и организовывал общинные дела нью-йоркского еврейства.

Любые серьезные усилия требовали поддержки со стороны Шиффа и его союзников, которые доминировали в еврейских благотворительных организациях и составляли нью-йоркское руководство Американского еврейского комитета. Поэтому Магнес проницательно представил Кехиллу в качестве своего рода местного вспомогательного органа группы, который будет заниматься проблемами Нью-Йорка, оставляя национальные и международные дела AJC. Месяцы утомительных переговоров между различными заинтересованными сторонами привели к съезду, состоявшемуся в конце февраля 1909 года, на котором представители более чем двухсот еврейских организаций единогласно одобрили создание кехиллы для "продвижения дела иудаизма" и "представления интересов евреев этого города". Этот шаг к демократизации еврейской жизни в Нью-Йорке, казалось, не уменьшил авторитета Шиффа. Спонтанные аплодисменты встретили банкира, когда он поднялся, чтобы выступить в поддержку Кехиллы. Когда делегаты выбирали руководящий орган группы из двадцати пяти человек, Шифф получил больше голосов, чем любой другой кандидат. В последующие годы Джулиус Голдман и Герберт Леман будут играть ведущую роль в руководстве этим органом.

 

-

С самого начала Шифф был крупнейшим благотворителем Кехиллы, к нему присоединился его зять, Феликс Варбург, который входил в исполнительный комитет, а позже стал ее первым президентом. Хотя Феликс был партнером Kuhn Loeb, он уделял мало времени банковским вопросам, посвящая большую часть своих дней расширяющемуся списку благотворительных групп, который он отслеживал с помощью изготовленного на заказ шкафа в своем офисе, в котором были отделения для каждой из организаций, которые он поддерживал - всего их было пятьдесят семь.

Вскоре после переезда в Нью-Йорк и женитьбы на Фриде Феликс, при поддержке семей Шифф и Лоэб, начал поддерживать работу Лилиан Уолд и организации Henry Street Settlement. Это стало началом его жизни, наполненной благотворительностью, когда он тратил свое время и деньги на множество еврейских и светских дел. Он стал президентом Еврейской ассоциации молодых людей, помогая вместе с тестем строить и поддерживать ее культовое здание на 92-й улице, и вошел в состав советов таких организаций, как Образовательный альянс, Еврейская теологическая семинария, Совет социального обеспечения Нью-Йорка, Нью-Йоркская ассоциация слепых, Музей Метрополитен и Американский музей естественной истории. Благодаря росту его филантропической известности, он также был выдвинут на различные муниципальные должности, включая места в городском совете по образованию (должность, которую когда-то занимал Шифф), комиссии по пробации штата и комиссии по паркам округа Вестчестер. Феликс, вместе с Шиффом и другими членами Kuhn Loeb, также стал заметным сторонником Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения У. Э. Б. Дю Буа и Института Таскиги Букера Т. Вашингтона.

Его постоянно втягивали в новые филантропические схемы и просили подаяния у несчастных. "Он стал центром сбора информации почти для всех планов, которые прорастали в мозгу социальных работников или других общественно настроенных граждан", - вспоминал один из детей Феликса. Он держал на столе цитату, которая подводила итог его благотворительной философии:

Я пройду через этот мир только один раз

Поэтому любое доброе дело, которое я могу сделать,

Любая доброта, которую я могу проявить к любому человеку.

Позвольте мне сделать это сейчас.

Позвольте мне не откладывать его и не пренебрегать им,

Ведь я больше не пройду этим путем.

Филантропические обязательства Феликса стали настолько огромными, что даже Шифф - величайший еврейский филантроп двадцатого века - посчитал, что это уже чересчур. "Феликс, - предостерег он, - даже в благотворительности можно быть слишком щедрым". Более чем сын Шиффа, Морти, Феликс стал наследником благотворительного наследия финансиста, которого, как и Якоба, сравнивали с великим британским филантропом Мозесом Монтефиоре.

"Об отце думали и говорили как о великом еврее, - вспоминает второй сын Феликса, Джеральд,

Но, как ни парадоксально, ему не нравилось почти все в евреях, кроме их проблем. Он не выносил ни звуков еврейской музыки, ни идиша, ни большинства раввинов, которых ему приходилось слушать. Он ел то, что ему нравилось, и был ужасным скрягой в любой синагоге. Он также был далеко не убедителен на некоторых наших еврейских праздниках и, казалось, просто проходил через благословения, зажигание свечей и "седер" с довольно болезненным и обязательным выражением на лице.

Джеральд, искусный виолончелист, женившийся на дочери издателя Конде Наста, вспоминал об отце как о "восхитительном и причудливом персонаже, и, если вы этого не знаете, не таком уж ангеле". Далеко не благочестивый в личной жизни, Феликс заводил многочисленные романы на протяжении всего брака с Фридой. Его роскошные любовницы, некоторые из которых (например, Отто Кан) были взяты из числа талантов Метрополитен-опера, были открытым секретом, а его тонкая история прикрытия своих похождений - что он отправляется на велосипедную прогулку - стала семейной шуткой. "Ты собираешься покататься на велосипеде, отец?" - спрашивали его сыновья, когда Феликс уезжал, чтобы, как они подозревали, совершить очередную интрижку.

Феликс, постоянно насвистывавший арии и джинглы, обладал "почти ужасающей жизнерадостностью", вспоминал Джеральд. Неизменно "одетый до зубов" в сшитый на заказ костюм с белой гвоздикой в петлице, Феликс "временами выглядел как французский актер в пьесе Гитри". Как и его партнер Отто Кан, он был бодрячком, который впитывал искусство и музыку, как наркотик, иногда посещая три концерта за один день. Но ему не хватало врожденного банковского таланта и амбиций Кана. Когда Феликс пришел в Kuhn Loeb, его партнеры поначалу не знали, что из него получится. Его веселый и беззаботный характер вступал в противоречие с напряженной атмосферой в офисе. "Там были амбиции, ревность и препирательства", - вспоминал его друг Сол Строок, отмечая, что "его дух не мог расцвести в атмосфере [Kuhn Loeb] в первые дни".

Для человека, заработавшего огромное состояние как банкир, Феликс иногда казался невежественным в вопросах финансов. "Неясность отца в финансовых вопросах проявилась даже в таком пустяке, как снабжение меня однажды летом средствами для поездки в лагерь", - вспоминал младший сын Феликса Эдвард. "Он подписал несколько чеков American Express, которые остались у него с прошлой поездки и которые он уже подписывал, когда они только были ему выданы; ему и в голову не пришло, что, хотя для него они могут быть действительны как наличные, для меня они бесполезны. Но