Подлинным испытанием Америки на радушие стала вторая гастрольная площадка — два вечера в лос-анджелесском «Форуме» на 18 тысяч человек, где предварительные продажи билетов на сумму 260 тысяч долларов побили все рекорды «Битлз». Калифорния была эпицентром «серьезного» рока — его полагалось созерцать, а также слушать усердно и вдумчиво. Когда Мик готовился выйти под перекрестье прожекторных лучей, сотрудник «Форума» его предостерег: «Не ждите, что они будут орать».

Но, едва увидев иронически заломленный цилиндр Дяди Сэма и летучий розовый шарфик, они заорали так остервенело, точно и не было предыдущих шести лет церебральной рок-музыки. Вопли сменились другой формой похвалы — во время «Street Fighting Man» они вскочили и принялись лупить воздух кулаками под «marchin’, chawgin’ feet — BOY!». Среди присутствующих газетных критиков был Альберт Голдмен, позднее — злобнейший из рок-биографов. Его рецензия в «Нью-Йорк таймс», написанная с карикатурным немецким акцентом («Йа, майн камрады, фотт именно…»), уподобляла концерт партийному съезду НСДАП в Нюрнберге, а Мика обзывала «Вождем», призывающим своих нынешних штурмовиков к массовой мастурбации. В Лос-Анджелесе Мик вдобавок записал «Honky Tonk Women» для «Шоу Эда Салливана», которое транслировали без единого замечания цензоров, когда-то негодовавших от «Let’s Spend the Night Together».

Переезды по Америке мало отличались от гастролей три года назад — разве что все было масштабнее, громче и отвратительнее. Все те же сердитые копы, убогие гримерные серого кирпича, спальни анонимных гостиниц и мотелей. Тот же поток молодых женщин с ослепительно-белыми зубами (отнюдь не британскими) и персиковыми личиками, желающих переспать с Миком Джаггером и готовых лечь с любым, кто им это устроит. Конкуренция среди групи так возросла, что некоторые переходили к новаторским методам привлечения внимания своих жертв. Больше всех прославилась Гипсолитейщица Синтия, которая увековечивала рок-звезд верхнего эшелона, создавая слепки их эрегированных пенисов — обычно из материала, который используют стоматологи. Среди ее моделей были Джими Хендрикс, Эрик Бёрдон и Уэйн Креймер из MC5, однако Мик — несмотря на неоднократные приглашения — никогда. Позже Синтия признает женскую эмансипацию и станет делать слепки грудей, а еще позже баллотируется на пост мэра Чикаго.

Перед концертом в Далласе к Рону Шнайдеру обратилась молодая блондинка, которая представилась Масляной Королевой и сказала, что у нее в сумочке полтора фунта масла, которым она желает намазать голое Миково тело, дабы потом все слизать. Сойдет и любой другой из «Стоунз», сказала она, только у нее мало времени, надо сына из школы забрать. Сэм Катлер прикрыл всех, сказав, что они веганы, не переносят животных жиров даже припарками и ей придется обойтись парой-тройкой гастрольных менеджеров.

В нью-йоркском «Медисон-сквер-гардене» два вечера подряд забитый под завязку зал на 18 200 человек принимался орать так же мгновенно и единодушно, как в лос-анджелесском «Форуме». На концерте выступила и Дженис Джоплин, белая рок-инкарнация Бесси Смит, которой спустя меньше года предстояло повторить путь Брайана Джонса и его сверстницей — в двадцать семь лет — умереть от злоупотреблений героином и алкоголем. Мик настолько уверился в своей способности контролировать толпу, что, снова переключившись на сладострастный кокни, прямо-таки зазывал зрителей на сцену: «По-мо, у мня пуговица на штанах оторвалась. Мож, не упадут. Вы ж не хотите, чтоб с меня штаны упали?» Когда он спел «Live with Me», обдолбанная и перепившая Дженис завопила: «Да у тебя кишка тонка!»

Позже на улице его остановила седая бабушка — сказала, что хочет показать ему одну фотографию. На фотографии оказалась она сама — голая, на постели, с раздвинутыми ногами. Мик поморщился, а винтажная вамп вцепилась ему в волосы и повалила на землю. Два-три охранника из нью-йоркской полиции растащили их не без труда.

Провокационность на сцене уступала место крайней осмотрительности на пресс-конференциях, едва всплывали сложные политические вопросы. 15 ноября прошел так называемый Марш Моратория — 250 тысяч человек отправились в Вашингтон на крупнейший протест против войны во Вьетнаме. Беседуя с тележурналистами в Австралии, Мик заявлял не задумываясь, что война «ужасна и неправильна», но теперь все упоминания этой темы тонули в улыбчивой болтовне на псевдококни. Сочувствует ли он Америке, которая день за днем страдает, видя, как ее ВВС бомбят соломенные хижины, а ее мальчишек привозят домой в мешках? «Заканчивайте с этим как можно быстрее». Что хотят сказать «Стоунз» революционной молодежи, которая полагает их своими лидерами? «Мы с вами… мы прямо за вами».

Те, кто пытался напрямую вовлечь его в события «года американской революции», получали равно краткую отповедь. В Чикаго к нему за кулисы зашел Эбби Хоффман, лидер Международной партии молодежи, они же йиппи, и один из Чикагской восьмерки, ожидающей суда по обвинению в разжигании мятежей после съезда Демократической партии в 1968 году. Хоффман попросил Мика помочь с оплатой адвокатов, но ответом ему была типичная Джаггерова уклончивость. «Он не сказал „да“ и не сказал „нет“», — позже недоумевал йиппи. В Окленде, штат Калифорния, военизированные «черные пантеры» потребовали от Мика клятвы личной верности — поскольку прежде он сочувствовал черному радикализму, а в гастролях участвовали чернокожие артисты. Никакой такой клятвы не последовало, пришлось вмешаться охранникам — ради чернокожих, а равно и бледнолицых музыкантов. Даже под защитой вооруженных телохранителей Айк и Тина Тёрнер опасались за себя и таскали с собой пистолеты.

На этих гастролях зародилась еще одна традиция, нечаянно основанная на старой водевильной аксиоме: «Заставь их смеяться, заставь их плакать… но главное — заставь их ждать». Концерты начинались на полчаса позже обещанного, затем на час позже, в конце концов — на два. Фестивальная эра приучила аудиторию к затяжным бдениям между сетами, поскольку организация хромала, а музыканты ценили время не больше, чем средиземноморские любители сиест. Для слушателей «Стоунз» эти опоздания читались не как раздолбайство или пренебрежение, но как элемент того самого общего подхода «идите на хуй», который и придавал Величайшей Рок-н-Ролльной Группе Мира столь неотразимую прелесть и завидное очарование. Толпа в ожидании с удовольствием воображала, будто музыкантов задержала какая-то гульба, а наконец снизойдя до зала и выйдя на сцену, они непременно поделятся впечатлениями.

Привычка эта вскоре поссорила Мика с крупнейшим американским рок-промоутером Биллом Грэмом. Работал он с двумя легендарными сан-францисскими площадками, «Филмор» и «Уинтерленд», а также с нью-йоркским «Филмор-Ист», славился крайней неуравновешенностью, считал, что он один достоин руководить всеми гастролями «Стоунз», однако получил лишь несколько концертов на Западном побережье. Он смертельно обиделся, что такой жирный кусок достался новичку Рону Шнайдеру, а суммы, которые тот требовал авансом, Грэма возмущали; более же всего он негодовал, видя, как «Стоунз» презирают своих платежеспособных клиентов (хотя заинтересованные стороны его мнения не разделяли).

Мик встретился с Биллом Грэмом только в Окленде, где тот представлял два концерта за вечер в «Колизее» округа Аламеда. По счастью, нашествия «черных пантер» не случилось, но условия за кулисами были еще хуже обычного, а во время первого из двух концертов то и дело отказывало местное оборудование. После концерта Грэм устроил яростную перепалку со Шнайдером и Сэмом Катлером, а затем ворвался в гримерную «Стоунз», во всю глотку грозя отменить второй концерт. Мик — который как раз красился — отключил и дикси, и кокни и приветствовал его с ядовитым равнодушием английской театральной гранд-дамы: «Это с вами я как-то беседовал по телефону? Вы мне нагрубили. Я не выношу, когда люди кричат в трубку. Признак крайней невоспитанности». Затем он снова отвернулся к зеркалу и продолжил накладывать макияж.