Пробка с хлопком взмыла в темнеющее небо. Я глотал кипящее шампанское, и оно лилось живой пеной по щекам, шее и лацканам дорогого костюма.

* * *

Мы ночевали в бывшей обкомовской гостинице «Центральная» с длинными и скрипучими коридорами, паркетным полом, потемневшим от дешевой мастики, дверями, потерявшими рельеф из-за толстого слоя белой краски, с крепким запахом нафталина и дихлофоса в небольших и узких номерах, но с высокими, как в ангаре, потолками. Мною снова овладела хандра, и я с трудом сдерживался, чтобы не послать к чертовой бабушке Мэд со своими приторными ласками. Я лежал на спине, подложив под голову две подушки, и пил прямо из горла мартини и морщился. Гадость гадостью! Обычный «крепляк», настоенный на лавровом листе.

Мэд притаилась рядом, боясь потревожить мои тяжкие раздумья. От ее волос, рассыпанных по подушкам, шел легкий запах зеленого яблока. Набухшим соском она касалась моего плеча. Она думала, что мне приятно чувствовать это прикосновение.

– Принеси стакан, – попросил я, взбалтывая мартини.

Мэд тотчас вскочила с кровати и зашлепала босыми ногами к столу. Я завернулся в одеяло, запахнув его края под себя, чтобы больше не чувствовать прикосновений немки.

– Тебе холодно? – с надеждой спросила она, вернувшись в постель и заметив перемену обстановки.

Я ничего не ответил, взял стакан, наполнил его до краев и протянул Мэд.

– Выпей!

Она послушно пригубила стакан, но сразу же отставила его на тумбочку.

– До дна! – приказал я. – Русские пьют до дна. Пора уже привыкнуть.

– Но я немка, – осторожно возразила Мэд.

– И что ты хочешь этим сказать? – начал я заводиться. – Что вы, немцы, культурнее нас, русских? Да? Ты хочешь сказать, что вы великая арийская нация?!

– Что ты, милый! – Мэд покраснела и поспешила замять конфликт: – Просто я не такая выносливая, как ты. – И с деланным смехом добавила: – Если я выпью залпом весь стакан, то сразу свалюсь на пол!

Я понимал, что поддаюсь эмоциям, что у самого финиша не имею права выходить из игры, что должен стиснуть зубы и вытерпеть муки уже хронически больной совести. И это оказалось самым трудным.

– Ну, ладно, – сказал я уже другим тоном. – Не хочешь, не пей. Дай мне!

Я допил и швырнул стакан в стену. Стеклянные брызги рассыпались по шкафу и ковру.

– Что с тобой? – спросила Мэд. – Тебя что-то волнует?

– Да! – ответил я. – Меня многое волнует. Я хочу понять, какую ты ведешь игру?

Я уводил ее от главного разговора, возвращаясь в прошлое.

– О чем ты, милый?

– Скажи, зачем тогда, в горах, ты обыскивала труп Шаттуева? Зачем подкинула документы Глушкову?

Мэд искренне рассмеялась. Совесть ее была чиста.

– А потому, – ответила она жестко, глядя мне в глаза, – что я его ненавидела! Он мешал нам с Гельмутом, он срывал все наши планы. И я захотела сделать ему мелкую гадость, подкинуть ему какю-нибудь глупую улику… Скажи, – тише произнесла она, – тебя так долго мучил этот вопрос?

– Да! – солгал я. – Потому что… потому что я тебя люблю и хочу, чтобы ты была моей женой!

Мэд взвилась, словно в постели оказалась лягушка.

– Наконец-то, господи! – взмолилась она. – Наконец-то тебя прорвало!

Она сложила ладони у груди, вонзила взгляд в потолок и стала шептать какую-то лютеранскую молитву, а потом рухнула на меня, осыпав волосами, словно листьями неспелого белого налива.

– Милый… родной… единственный, – бормотала она, рассматривая мое лицо, как картину фламандского живописца. – Я так ждала этого предложения! Я почти была уверена, но боялась, что ты… что у тебя нет чувств по отношению ко мне…

– Илона, подожди, – прервал я девушку и остановил ее слишком активные руки. – Не все так просто. Теперь не просто.

– Но почему же не просто? – удивилась Мэд. – Разве есть какие-нибудь препятствия нашему счастью?

Я ответил не сразу, делая вид, что мне очень нелегко признаться в своих сомнениях.

– Видишь ли в чем дело, Илона, – медленно сказал я. – Если бы я получил от тебя согласие на мое предложение месяц назад, то прыгал бы от счастья, как молодой козел. Теперь же… Ты должна понимать, что теперь все круто изменилось…

– Подожди! – остановила меня Мэд. – Я все поняла. Ты прав, и не надо так мучительтно подыскивать слова. Хочешь, чтобы тебе было легче, скажи мне все по-русски?.. Хотя нет, не надо. Я сама.

В эти минуты Мэд показалась мне необычно красивой и великодушной, несмотря на стойкую неприязнь, которую она у меня вызывала в последнее время.

– Ты хотел сказать, что месяц назад был бедным человеком, и мог рассчитывать на искреннюю любовь к себе, – сказала Мэд, прямо глядя мне в глаза. – А теперь ты богат и ставишь под сомнение: кого я люблю больше – тебя или твое состояние.

– Да, Илона, – кивнул я. – Прости, но это так.

– Не надо! – остановила она меня движением руки. – Не надо просить прощения. На твоем месте я тоже терзалась бы сомнениями. Этот нормально.

Она встала с постели, накинула халат и зачем-то принялась наводить порядок на столе. Наверное, так ей было легче сосредоточиться. Я смотрел на нее спокойно, и на душе у меня было уже легко. В очередной раз я перешагнул через нравственный барьер. Какая, однако, это ерунда – нравственный барьер. Легкое усилие – и он уже позади, и о нем уже не надо вспоминать. А дело движется, оно как лавина, мчится к финалу. Мэд, эта немецкая игрушка, уже запущена, она уже все сделает сама.

– Я, конечно, не очень богатый человек, – сказала Мэд. – Из родственников у меня осталась лишь пожилая мать. После ее смерти мне останется в наследство банковский счет, и тогда у меня не будет проблем с выплатой налогов на недвижимость.

Она подняла глаза, словно хотела угадать, что мне известно о ее недвижимости.

– Я владею замком в Вейсенбурге, – продолжала Мэд. – Это, конечно, не бог весть какое сооружение, но его стоимость оценивается почти в миллион марок. Став моим мужем, ты будешь владеть замком на равных со мной правах.

– На основании чего, Илона?

– На основании брачного договора.

– Мы будем заключать с тобой брачный договор?

– Обязательно. Так делают все деловые люди. И этот брачный договор сразу снимет все твои подозрения.

– А что ты собираешься оговаривать?

– Мы внесем в договор один важный пункт: после регистрации нашего брака ты становишься совладельцем всей моей недвижимости, а я – совладельцем твоей недвижимости, твоего имения. Тебя это устраивает?

Я наморщил лоб и почесал затылок.

– Честно признаться, Илона, во всех этих юридических тонкостях я не слишком силен.