* * *

Наш брак с Мэд зарегистрировали в посольстве всего за несколько часов до ее вылета. Педантичные немцы оказались такими махровыми бюрократами, что если бы я не раскидывал налево и направо взятки, то эта юридическая процедура затянулась бы на месяц.

Нам не хватило времени даже на то, чтобы посидеть в ресторане и отметить событие. Я успел лишь по дороге в Шереметьево заскочить в дорогой ювелирный магазин и купить своей невесте перстень с бриллинтом и сапфирами.

Сидя в машине, она долго рассматривала подарок, и по ее щекам бежали слезы.

– Мне никогда не дарили такие дорогие вещи, – сказала она.

– Я буду скучать по тебе, – шепнул я, прижимаясь губами к ее волосам, пахнущим зеленым яблоком. – Я очень, очень люблю тебя.

– И я тебя… Не знаю, как мне пережить дни разлуки. Я буду вспоминать тебя каждую минуту. Наши горы, снег, наш сумасшедший полет на вертолете… Неужели все это с нами было?

– Десять дней, – напомнил я. – Ты должна быть готова встретить меня через десять дней.

Она кивнула.

– Я все помню. Через десять дней. Два билета в США… Я все помню.

Когда впереди показалась коричневая коробка аэропорта Шереметьево, Мэд разрыдалась у меня на груди. Я неистово целовал ее мокрые от слез щеки, губы, глаза. Водитель, припарковавшись на стоянке, молча вышел из машины, оставив нас наедине.

– Сейчас, – шептала Мэд, вытирая глаза платком, на котором в гостинице успела вышить мое имя в обрамлении двух красных сердец. – Прости меня, сейчас я возьму себя в руки.

Она с силой выдохнула воздух, словно выпила водки, улыбнулась мне и вышла из машины. Я рассчитался с водителем, махнул рукой носильщику и показал ему на сумку Мэд.

Стеклянные двери раздвинулись перед нами. Посреди зала мы остановились. Носильщик ушел. Исчезли сотни людей, наполняющих зал. Исчезло все, кроме моей Мэд.

– Мы скоро увидимся, – прошептал я. – Наберись мужества.

Она кивнула, не сводя с меня блестящих глаз.

– Да, милый. Все будет хорошо. Я люблю тебя…

Через десять минут Мэд арестовали перед выходом на пограничный контроль. Сквозь стеклянную стену я видел, как двое мужчин в штатских костюмах вежливо взяли ее под локти и повели куда-то. Тетий в штатском поднял с пола сумку, в которой, на самом дне, замотанный в стопку женских трусиков, лежал контейнер с героином, похожий на портсигар. Мэд успела обернуться и взглянуть на меня, но я закрыл глаза, чтобы не видеть последнего взгляда, круто повернулся и быстро пошел к выходу.

* * *

Вечером позвонил Бэл.

– Молодец, – сказал он и, словно желая сгладить это гадкое лицемерие, заговорил о другом: – Мы нашли и допросили генерала Глушкова Геннадия Игоревича, у которого в самолете пропала путевка в кисловодский санаторий. Он вспомнил, что рядом с ним в самолете сидел скромно одетый молодой человек в очках. Когда генерал составил его фоторобот, мы сразу узнали в нем нашую темную лошадку.

– Ну и что? – равнодушно произнес я. – Это не новость. Мы давно знали, что наш Глушков ходит под чужим именем.

– Да, ты прав, новость не в этом. – Бэл некоторое время молчал. Я слышал лишь его сопение, да слабый музыкальный фон – видимо, в квартире работал телевизор. – Новость в другом. Генерал рассказал о женщине, которая летела вместе с псевдо-Глушковым. Очень любопытные наблюдения… Очень любопытные! Но это не телефонный разговор. Как-нибудь при случае я тебе расскажу.

57

Четырнадцатый этаж, серый пружинистый палас, плинтуса из красного дерева, белые стены, белые двери, золоченные ручки, комната номер 1465.

Я повернул золотой шарик, вошел в кабинет с огромным окном во всю стены, которое наполовину прикрывало жалюзи, увидел большой черный стол, ежи органайзеров, мерцающий экран компьютера, черные, из французского стекла, чашки с вьющимся над ними парком и двух женщин. Их треп оборвался. Та, которая стояла лицом ко мне, радостно улыбнулась. Это была подруга Лариски, кажется, ее звали Нинель. Лариса сидела на столе спиной ко мне. Она поняла, кто вошел, и не торопилась повернуться.

Я взял ее за плечи и развернул лицом к себе. Красная шелковая юбка легко скользнула по пластику. Пощечина взметнула волосы Ларисы и закрыли ее лицо.

Подруга безмолвно раскрыла рот. Лариса, опустив лицо, медленно оторвала руки от края стола, убрала с лица волосы и просмотрела на меня.

– Сумасшедший, – негромко произнесла она и взяла чашку. Я подумал, что она сейчас плеснет мне в лицо кофе, но она лишь коснулась края чашки губами. – Псих ненормальный, – уточнила она. – Ты что, выпил?

Я ожидал иной реакции, и вся та тирада ругательств и проклятий, которую я заготовил, так и осталась на языке. Нинель незаметно исчезла из кабинета. Я сел в кресло, оттолкнулся ногами и отъехал к окну. Внизу, в серой мгле, двигался поток грязных машин, красные огоньки габаритов ползли по черной ленте асфальта, как стадо сытых клопов.

– Будь проклят тот день, – произнес я, вспомнив, как мы впервые встретились.

Лариса спокойно присматривалась ко мне и не торопилась задавать вопросы, лишь спросила, хочу ли я кофе?

– Хочу, – ответил я.

Она плеснула из "бошевской" кофеварки глоток черного, как деготь, кофе, добавила из пакетика сливки и кусочек сахара – запомнила, как я люблю. Я пил кофе и нервно крутился вместе с креслом, словно хотел пробуравить пол.

Лариса дождалась, когда я поставлю чашечку на стол, убрала ее, протерла салфеткой кружок, оставленный на полированной поверхности стола, и лишь потом спросила:

– Ну, теперь рассказывай, что случилось?

Она умела управлять моими чувствами. Я все так же был готов высказаться в отношении ее связи с бывшим мужем Сандусом, но уже совершенно спокойным тоном, без криков и оскорбоений. Пощечина, которую я сгоряча отвесил Лариске, теперь жгла мне ладонь, словно на нее поставили включенный утюг.

– Почему ты мне не открыла? – низким голосом спросил я. – За идиота принимаешь?

Лариска не изменилась в лице. Скрестив на груди руки, она пристально смотрела мне в глаза.

– Когда не открывала? – уточнила она.

– Зачем ты делаешь вид, что не понимаешь, о чем я?

Лариса выждала паузу, затем тихо ответила:

– Есди ты сейчас же не сменишь тон, то никакого разговора у нас не получится.

Я усмехнулся, давая понять, что ее положение уже вряд ли что спасет – ни мой хороший тон, ни очередная чашка кофе, ни ее блестящее умение владеть собой.

– Хорошо, – вздохнув, ответил я и подавил усмешку. – Я буду разговаривать с тобой очень ласково и вежливо, хотя, в отличие от тебя,