генерал Колпаковский подал ходатайство о наречении города Каракол именем Пржевальского. Ходатайство было удовлетворено императором 11 марта того же года. Уже 21 января был разработан проект памятника Николаю Михайловичу — бронзовый орел на вершине скалы, под когтями которого — карта Азии на бронзовом листе, а в клюве — оливковая ветвь, знак мирных устремлений науки.

Императорское географическое общество учредило медаль и премию имени Пржевальского. Напротив окон здания общества был установлен бюст путешественника.

В приветственной речи секретаря Академии наук К. С. Веселовского по поводу вручения путешественнику золотой медали говорилось: «Имя Пржевальского будет отныне синоним бесстрашия и беззаветной преданности науке».

Известный английский путешественник Джозеф Гукер писал: «Стенли и Ливингстон были отважными пионерами, но они только сумели проложить на карте найденный путь; для изучения же природы ими ничего не сделано. Один Пржевальский соединил в своем лице „отважного путешественника с географом-натуралистом“».

Наконец, великий русский писатель А. П. Чехов посвятил Н. М. Пржевальскому следующие строки:

«Один Пржевальский или один Стэнли стоят десятка учебных заведений и сотни хороших книг. Их идейность, благородное честолюбие, имеющее в основе честь родины и науки, их упорное, никакими лишениями, опасностями и искушениями личного счастья непобедимое стремление к раз намеченной цели, богатство их знаний и трудолюбие, привычка к зною, к голоду, к тоске по родине, к изнурительным лихорадкам, их фанатическая вера в христианскую цивилизацию и в науку делают их в глазах народа подвижниками, олицетворяющими высшую нравственную силу. А где эта сила, перестав быть отвлеченным понятием, олицетворяется одним или десятком живых людей, там и могучая школа. Недаром Пржевальского, Миклуху-Маклая и Ливингстона знает каждый школьник и недаром по тем путям, где проходили они, народы составляют о них легенды. Изнеженный десятилетний мальчик-гимназист мечтает бежать в Америку или Африку совершать подвиги — это шалость, но не простая; безграмотный абхазец говорит вздорные сказки об Андрее Первозванном, но это не простой вздор. Это слабые симптомы той доброкачественной заразы, какая неминуемо распространяется по земле от подвига.

В наше больное время, когда европейскими обществами обуяли лень, скука жизни и неверие, когда всюду в странной взаимной комбинации царят нелюбовь к жизни и страх смерти, когда даже лучшие люди сидят сложа руки, оправдывая свою лень и свой разврат отсутствием определенной цели в жизни, подвижники нужны, как солнце. Составляя самый поэтический и жизнерадостный элемент общества, они возбуждают, утешают и облагораживают. Их личности — это живые документы, указывающие обществу, что кроме людей, ведущих споры об оптимизме и пессимизме, пишущих от скуки неважные повести, ненужные проекты и дешевые диссертации, развратничающих во имя отрицания жизни и лгущих ради куска хлеба, что кроме скептиков, мистиков, психопатов, иезуитов, философов, либералов и консерваторов, есть еще люди иного порядка, люди подвига, веры и ясно сознанной цели. Если положительные типы, создаваемые литературою, составляют ценный воспитательный материал, то те же самые типы, даваемые самою жизнью, стоят вне всякой цены. В этом отношении такие люди, как Пржевальский, дороги особенно тем, что смысл их жизни, подвиги, цели и нравственная физиономия доступны пониманию даже ребенка. Всегда так было, что чем ближе человек стоит к истине, тем он проще и понятнее. Понятно, чего ради Пржевальский лучшие годы своей жизни провел в Центральной Азии, понятен смысл тех опасностей и лишений, каким он подвергал себя, понятны весь ужас его смерти вдали от родины и его предсмертное желание — продолжать свое дело после смерти, оживлять своею могилою пустыню… Читая его биографию, никто не спросит: зачем? почему? какой тут смысл? Но всякий скажет: он прав»[162].

* * *

О Николае Михайловиче Пржевальском наши современники знают на удивление мало. Даже в среде образованных людей, не погружавшихся глубоко в историю нашей страны, если и всплывает имя великого путешественника, в разговоре чаще всего вспоминают следующие «расхожие» темы:

Лошадь. Ну с ней все понятно. Лошадь Пржевальского превратила его имя в мем и служит поводом для многочисленных, по большей части не относящихся к самому путешественнику шуток. Издержки всемирной славы, что тут скажешь.

Пржевальский был сыном императора Александра II. Эту легенду я уже приводила на страницах этой книги, и она не выдерживает никакой критики, хотя как романтическая история украшает повествование.

Пржевальский был отцом И. В. Сталина. Этот миф основан на довольно сильном внешнем сходстве великого путешественника и «вождя народов». По существующей легенде, один генерал в сталинскую эпоху, проходя мимо бюста Пржевальского, всегда отдавал ему честь, принимая его за бюст вождя. Это сходство заставило фантазеров придумать визит Пржевальского в Грузию во время возвращения его из второй экспедиции (той самой, где он ужасно мучился от кожного зуда) и «подогнать» время встречи его с матерью Сталина к дате рождения Иосифа Джугашвили. Миф был настолько расхожим, что не так давно потомки рода Пржевальских и потомки Сталина произвели сравнительный генетический анализ, чтобы наконец установить истину. Как и следовало ожидать, никакого родства не обнаружилось.

Пржевальский был гомосексуалистом. Эта «теория» основывается на широко известных фактах: Николай Михайлович никогда не был женат; о своей женитьбе, да и в целом о женщинах, высказывался отрицательно, а в помощники на время экспедиций набирал одного за другим юношей, к которым питал искреннюю привязанность, о которых всячески заботился и многие из них подолгу гостили у него в доме, практически жили у него.

Что ж, попробуем и мы заняться интерпретацией этих фактов. Но для начала примем на данность: XIX век разительно отличался по своему нравственному укладу от века XXI. Как в отношениях между мужчиной и женщиной, так и в отношении к однополым связям. Поддаваться «низменным страстям» считалось дурным тоном, об этом не упоминали. Высокие устремления для мужчины означали подвиг по имя царя и Отечества. Карьера была прерогативой исключительно мужчин, подавляющее большинство учебных заведений были мужскими и для дворян — чаще с военным уклоном. К женщинам вообще и к браку тем более в то время относились куда более утилитарно — это требовалось для продолжения рода и управления имуществом; браки по расчету были повсеместны.

О женоненавистничестве Пржевальского упоминает самый первый его биограф Н. Ф. Дубровин, приводя цитату из его письма к И. Л. Фатееву: «Не любя пересудов о достоинствах и недостатках как знакомых, так и общественных деятелей, он говорил, что женщины исключительно занимаются этим. Называл их вообще фантазерками и судашницами, он мало ценил их суждения, относился к ним с недоверием и бежал от их общества, часто назойливого и для него крайне неприятного».

Категоричность и безапелляционность в суждениях, особенно в молодости, вообще была Николаю Михайловичу свойственна — немало весьма резких его суждений досталось и туземцам, и собственным крестьянам, и жителям Забайкалья, и сибирскому начальству, и