— О! — вполголоса начал дядя Володя, — это касается некоего секретного и совершенно особенного проекта. Как бы тебе, Серж, объяснить… Понимаешь, это что то вроде глобального, отчасти даже фантастического эксперимента…

Своим таинственным тоном он, по видимому, рассчитывал меня заинтриговать — чтобы я принялся расспрашивать что да как. Но на этот раз мне было не до его детских фантазий о снежных «человеках», Атлантидах и тому подобном. Я хмуро молчал, а сам он решил не развивать эту тему, сложил очки и поспешно сунул их в какой то ящик.

— Как-нибудь после я тебе обязательно расскажу…

Я был поглощен совсем другими мыслями. Нет, я не забыл, зачем пришел, и, хмурясь, продолжал молчать.

— Ты ведь еще не пил чай, Серж? — бодро спросил дядя Володя, как бы стараясь показать, что не очень то озадачен ни моим ранним визитом, ни моим молчанием. Не дожидаясь моего ответа, он стал суетиться на веранде, которая служила ему и столовой, и кухней. Выкладывал из небольшого буфета какие то баранки, курагу и пряники. Включил электрический чайник, достал чашки.

«Ничего, — ревниво думал я, — все равно себя выдашь!»

Потом я пил цветочный чай, рассеянно грыз баранку и по прежнему упорно молчал. Дядя Володя тоже принялся за чай, но в отличии от меня, говорил не умолкая. Он наливал чай в блюдце, торопливо прихлебывал, жевал пряники, курагу и, как обычно, словно по инерции, излагал свои фантастические прожекты насчет Пансиона, который виделся ему заповедным и счастливым островком детства. Рассказывал об играх, которые можно будет здесь затевать, с увлечением объяснял их правила, перечислял необходимые для игры предметы и так далее. Словно я был малый ребенок и меня нужно было как то занять, заговорить. Он пускался в воспоминания о собственном детстве, которое, по его словам, было на редкость счастливым и безоблачным, полным самых интересных игр и чудесных происшествий. Он и прежде с удовольствием рассуждал на эту тему.

Я принялся рассматривать дядю Володю. Ничего нового я в нем не находил. Все тот же блаженный с виду добрый чудак… Чудак то чудак, однако ему каким — то образом посчастливилось тронуть сердце Майи, возбудить в ней нежность, а затем, судя по всему, и другие чувства. Для меня это теперь было ясно, как Божий день. Какие же объяснения я собирался получить у этого счастливого чудака?

Он продолжал что то рассказывать, но я почти не понимал того, что он говорил, да и не вникал. Мне была любопытна сама мысль, что вот такой, стало быть, лепет приятен Майе. Этот лепет уютно обволакивает ее, вызывает желание взять под руку того, кто городит подобную милую чепуху, прижаться, пригреться, приласкать блаженненького, который, конечно, пробуждает в ней материнские чувства.

Нет, я не слушал его, но внутри что — то вздрагивало, когда он упоминал имя Майи. А упоминал он его поминутно. У меня было нехорошее чувство. Не то чтобы ревность. Не то чтобы раздражение. Дядя Володя вообще был тут не при чем. Я так надеялся на прощальную улыбку, и я ее лишился. Я надеялся на какую то новую жизнь, на меня даже повеяло ее оптимистической свежестью, но… дверца захлопнулась. Это вроде того, как однажды в прекрасный солнечный день ко мне под окно на жестяной карниз свалился откуда то сверху полудохлый голубь. Тогда я испуганно вскочил, приник к окну. Птица с серыми опущенными веками дернулась, царапнула когтями по жести, ударила крыльями по стеклу. Но трепыхался голубь недолго. Буквально через несколько секунд свалился с моего карниза на нижний. А солнце сияло, небо голубело… Вот такое мимолетное ощущение.

Сейчас я сам был тем полумертвым агонизирующим голубем, который тяжело шмякается с карниза на карниз, падает все ниже, пока, наконец, не шмякнется, не распластается с остекленевшими зенками на пыльном асфальте.

Я посмотрел в сад. Воздух нагрелся, очистился от прохладной мути и сделался прозрачен. С полным восходом солнца на старых яблонях с невероятной быстротой, словно взрываясь, буквально на глазах стали лопаться почки, распускаться листья и цветы. Такого природного явления я никогда прежде не наблюдал. В течении каких-нибудь двадцати минут, пока я сидел у дяди Володи, сад абсолютно переменился, зазеленел, побелел — темные голые ветви деревьев покрылись свежими листочками и крупными цветами. Тут же около цветов закружились первые пчелы. В неподвижном воздухе протянулись через сад, перекрещиваясь во всех направлениях, длинные и узкие, словно кружевные дорожки, полосы сизого дыма. Это с утра пораньше старик садовник (тот самый, что в прошлое лето засадил все клумбы душистой матиолой) жег остатки прошлогодних листьев.

Мы с дядей Володей смотрели в раскрытые окна и наблюдали, как расцветает сад, как старик садовник, опираясь на грабли, ковыляет от одной дымящейся кучи листьев к другой. Между прочим вместе со стариком по саду прогуливался любитель природы мажордом Веня. Должно быть, от скуки.

— Странный этот твой приятель, Серж, — вдруг заметил дядя Володя, кивая в сторону мажордома. — Сначала казался таким веселым, а теперь, даже когда улыбается, мрачен до ужаса…

— Обыкновенный, — пожал плечами я. — К тому же никакой он не мой приятель. Так, случайный знакомый.

— Ты извини меня, Серж, если я вмешиваюсь не в свое дело, — пробормотал дядя Володя, — но, по моему, он немножко ухаживает за твоей Наташей.

— Да, я знаю… Она ему нравится. Он мне и сам признавался. Он природу любит и вообще…

— Он часто заходит ко мне. Пообщаться.

— Да, он любит поболтать, — повторил я.

— С первого взгляда он производит приятное впечатление… А вот наши девушки почему то с самого начала невзлюбили его. Более того, они его просто на дух не переносят. Странно. Прямо таки антипатия какая то. Особенно у Альги…

В голове моей словно с треском проскочил разряд, сверкнула молния. Мне показалось, я даже ощутил в воздухе запах электричества. Я протянул руку и крепко взял дядю Володю за плечо. Я выясню это, и тогда пойму и все другое.

— Я хочу, чтобы ты мне ответил прямо и честно, Володенька! — взволнованно заговорил я. — Этот наш общий знакомый сказал мне, что Альга приезжает сюда специально для того, чтобы встречаться с Косточкой. И Папе это известно, и тебе тоже. Это действительно так?

Дядя Володя обеспокоено взглянул мне в глаза.

— Что с тобой, Серж? — удивленно пробормотал он, как будто не понимая, к чему я веду.

— Я тебя о чем то спросил, Володенька. Отвечай!

— Ну да. Похоже, они даже подружились. Все очень хорошо. Теперь при встречах не ссорятся, не цапаются, как раньше, и он ей не грубит, не задирается. Общаются совершенно на равных. У них якобы завязались какие то важные, «взрослые» отношения. Это, конечно, вроде игры, и я очень этому рад. Пусть играют. С тех пор как мы устроили здесь Пансион, Косточка сильно переменился. Да и не только он — все наши ребятишки. Для нас это самая большая награда… Честно говоря, мне всегда было очень жаль, что ты возражаешь против того, чтобы твой Александр присоединился к нашей компании…