Каукалов закрыл глаза. Кто-то осторожно вошел и склонился над ним. Каукалов почувствовал, как в груди у него больно шевельнулось, забилось, словно пойманная птица, сердце, и он похолодел от ужаса. Показалось, что вошедший сейчас возьмет и удавит его. Либо всадит в шею нож. Прямо в сонную артерию. Или в яремную жилу...

Он перевел дыхание. А сонная артерия и яремная жила - это не одно и то же?

Ему хотелось вскочить с кровати, закричать, но он сдержал себя.

Человек постоял над ним ещё немного и ушел, а у свернувшегося, подобно обиженному ребенку, в калачик Каукалова возникло ощущение, что, может быть, никто в комнату и не входил.

Тогда что же это было?

Знамение свыше?

Из Лиозно выехали на трех фурах. Егоров, Настя, Стефанович, Левченко, Леонтий Рогожкин, Рашпиль и молодой, глазастый, похожий на выпускника бурсы, Коля Синичкин. Просился и Шушкевич - терся около фур, обиженно опускал глаза, но бригадир не взял его с собой - опасался осечки, того, что Шушкевич в нужный момент дрогнет, он даже не сказал Шушкевичу, куда и зачем они едут.

Вооружились. С таким расчетом, чтобы у каждого был ствол: автомат, на который имелись документы, три помповых ружья, также с выправленными на них разрешениями - ружья считались охотничьими и к ним не могла привязаться ни одна милиция, и два пистолета - естественно, под полой, их пришлось убрать в тайники.

Груз незначительный, по мелочи - из того, что нашлось в Белоруссии и требовалось в России.

Шли быстро, на хорошей скорости, в результате и глазом, как говорится, моргнуть не успели, как впереди уже замаячила Москва.

- Москва - это ещё не Россия, - вздохнул Левченко. Он ехал со Стефановичем в главной машине. - Хотя, надо отдать должное, тут крепкий хозяин сидит.

- Россия перед Москвой - голая задница, прикрытая одной полусопревшей заплатой. И та на голое тело наложена, пришита нитками через край, - сказал Стефанович. - Когда-нибудь Россия Москву на вилы поднимет, вот увидишь. За то, что слишком разжирела за счет России и приоделась уж очень дюже - в бархатный кафтан с собольим воротником. Слишком велика разница между периферией и столицей.

- Где вы нашли своего напарника? - спросил Левченко.

- От Минского шоссе по объездной дороге направо, - нехотя пояснил Стефанович. - В лесном овраге.

- И со мной так же поступили. От Минского шоссе по объездной бетонке направо. Только меня не в овраг затащили, а оставили в лесу, среди деревьев, будто волка. Если бы на меня случайно не наткнулись бомжата, собирающие грибы, гнил бы я в лесу, непохороненный, может быть, и сейчас. У Левченко дернулось одно подглазье, он отвернулся.

Впрочем, сам виноват - не надо было затевать этот разговор. Интересно, где сейчас бомжата? Где перемогают зимние холода, в какой собачьей конуре скрываются? Или же от зимы, от холодов они уехали на юг, в тепло? Бомжата могли отправиться, например, в Киев, к тетке одного из них. У кого конкретно тетка жила в Киеве, Левченко уже не помнил. Кажется, у Петьки... Или у Витьки? Нет, все-таки у Петьки...

Бомжат надо обязательно попытаться найти. Приволочь им продуктов, дать денег, может, купить что-нибудь из одежды...

Фуры поставили под разгрузку, Стефанович приказал своим подопечным, Рашпилю и Синичкину, наблюдать за тем, как будут опустошаться трюмы огромных сухопутных вагонов на резиновом ходу, ставить галочки в бумажках и помечать на полях росписью, что из товаров принято, а сам с Егоровым, Леонтием Рогожкиным и Левченко отправился в город. С собой взяли два пистолета.

Вдогонку за ними кинулась бледная, с крепко стиснутыми кулаками, будто комсомолка двадцатых годов, протестующая против социальной несправедливости, Настя.

- Меня тоже возьмите!

Отвернув голову, чтобы Настя не видела его лица, Стефанович сморщился. Женское дело - варить в дороге супы, петь песни, радовать мужской взор, рассказывать что-нибудь увлекательное, резать колбасу, потрошить селедку, но никак не держать в руках оружие.

- Настя, - пробормотал Стефанович смятенно.

- Я уже двадцать два года Настя. Возьмите, иначе обижусь.

- Настя!

- Я хочу посмотреть этим ублюдкам в глаза!

- Это ничего не даст.

Губы у Насти задрожали, и Стефанович аккуратно, почти не прикасаясь, обнял её рукой за плечо. Она развернулась, ткнулась было головою ему в грудь, готовая разреветься, но в следующую минуту резко выпрямилась, глянула гневно на Стефановича.

- Тогда зачем я сюда ехала, спрашивается?

- Мы собираемся, Настя, всего-навсего в разведку - узнать, где эти подонки находятся, что с ними? Вдруг их уже приголубили и пустили ногами вперед в прорубь поплавать в какой-нибудь Яузе или Десне. Проведем разведку и вернемся. А потом уже будем решать, как проводить операцию возмездия.

Звучное сочетание слов "операция возмездия" Стефанович услышал как-то от своего приятеля-"афганца", и оно очень понравилось ему. Теперь вот удачно ввернул в разговор.

Конечно же, Стефанович говорил неправду, но неправду эту старался сделать убедительной, облачить её в искренние, доходчивые слова, чтобы Настя поверила. Дескать, они только появятся в районе, где живет Каукалов, разведают, на месте ли он, а потом все вместе назначат дату расплаты.

И Настя поверила Стефановичу, устало отстранилась от него и произнесла коротко:

- Хорошо.

В город уехали вчетвером. Поплутав немного, все же отыскали панельную девятиэтажку Каукалова. Левченко потыкал пальцем в плохонькое, отпечатанное на слабом ксероксе изображение, произнес с дрожью в голосе:

- Неужто, гад, я до тебя не доберусь? А?

Подъезд был как подъезд - не чистый и не грязный, пропитанный запахом кошек - хозяева здешних котов часто выпускали своих питомцев на лестницу, и те азартно делили здешнюю территорию, метили вонючей мочой все подряд и устраивали отчаянные драки.

Поднялись на нужный этаж.

Левченко натянул поглубже на нос спортивную шапочку, достал из-за пазухи толстую клеенчатую тетрадь, в которой находилось несколько военкоматовских повесток. Верхняя была выписана на имя Каукалова, оформлена по всем правилам, с треугольной фиолетовой печатью, благо сейчас за десять-пятнадцать долларов можно изготовить все, что угодно, любой штамп.

Стефанович поднялся по лестнице чуть вверх, пристроился так, чтобы его не было видно из квартиры Каукалова, достал пистолет. Передернул ствол, ставя "макаров" в боевое положение. Егоров с левченковским "ТТ" разместился на лестнице ниже площадки - на случай, если Каукалов побежит, и также загнал в ствол патрон и приготовился стрелять. Еще ниже поставили Леонтия, уже без оружия.

- Ну, Володя, давай! - тихо скомандовал Егоров.

Левченко втянул в себя воздух, выдохнул, успокаивая неожиданно взбеленившееся, зашедшееся в частом стуке сердце, подошел к каукаловской двери, оглядел внимательно, словно хотел понять, чем она отличается от других дверей, - а она, собственно, не отличалась ничем, была обита такой же низкосортной искусственной кожей, как и добрая половина дверей подъезда, снова втянул в себя воздух и нажал на кнопку звонка.