- Садись!

Каукалов поежился, но возразить не осмелился и присел на краешек кресла. Сам того не желая, вобрал голову в плечи, вид у него сделался забитым, будто у бомжа. Шахбазов невольно усмехнулся. Правда, на лице его ничего не отразилось, лишь дрогнул кончик горбатого носа, и все. "Сколько этот малек перекокошил вольных дальнобойщиков? - мысленно спросил он себя. Кончик носа у Шахбазова вновь дернулся. - Человек десять-двенадцать, наверное. Если не пятнадцать. И вона какая новость - гризеточку из себя изображает..."

Из-под листа бумаги, лежавшего перед ним, Шахбазов достал фотоснимок Майи и спросил, жестко прокатывая слова во рту:

- Откуда знаешь эту женщину?

Вздрогнув, Каукалов увидел, как Майя на фотоснимке приоткрыла один глаз, посмотрела на него скорбно и горько, - она словно бы просила не рассказывать о ней ничего дурного, капелька крови, пристрявшая к нижней губе, шевельнулась. Каукалов подумал, а не свихнулся ли он, и поспешно отвел взгляд, зацепился глазами за какое-то ржавое, похожее на сгусток крови пятно на стене, и рассказал все, что знал о Майе Хилькевич. Шахбазов слушал его, не перебивая. Он вообще умел слушать собеседников. Когда Каукалов умолк, Шахбазов озабоченно потер пальцами переносицу и произнес резким, срывающимся на птичий фальцет голосом:

- Значит, так... Пока мы не разберемся во всей этой истории, жить будешь здесь, - он обвел пальцем воздух рядом с собой, - в этом особняке. Под охраной.

- А как... как же работа? У меня во вторник выезд на Минское шоссе.

- Ну и что? На дело поедешь прямо отсюда.

- А-а... А напарник мой... он как?

- Напарника мы тоже переведем сюда.

- Скажите мне, пожалуйста... - голос у Каукалова поплыл, - это что, арест?

- Ни в коем разе. Где ты видел арестантов, живущих в роскошных особняках? Если только в плохих американских фильмах...

- А-а... - Каукалов ерзнул задницей, поглубже вдавливаясь в кресло, почувствовал, как ствол пистолета, спрятанного за ремнем, впился ему в мякоть, и пожаловался:

- У меня отняли патроны.

- Когда поедешь на свое Минское... на дело, в общем, патроны тебе вернут. Там они тебе могут понадобиться, а здесь - ни к чему.

- А-а... А зубная щетка? Мне надо купить зубную щетку. И пасту.

- Щетку с пастой тебе выдадут, - проскрипел Шахбазов, словно недобрая птица.

- Вы меня все-таки арестовали... - расстроенно прошептал Каукалов.

- Я же тебе сказал - нет! - В скрипучем голосе Шахбазова появились раздраженные нотки: Каукалов начал ему надоедать.

- А-а... - произнес Каукалов и застыл с открытым ртом. Конечно, Шахбазов прав: если человека арестовывают, то первым делом у него отбирают оружие. У Каукалова же пистолет не отняли. На душе сделалось немного легче.

Через двадцать минут в особняк Шахбазова привезли и бледного, растерянного, с приплясывающим подбородком Аронова.

Левченко решил не говорить матери, что Чика погиб. У низкого, широкого, словно городская площадь, крыльца, сложенного немцами на века, он разгреб лопатой снег, потом монтировкой потыкал землю, пробуя её на твердость, - земля спеклась сильно, стала походить на камень, и Левченко взялся за лом.

В груди у него сыро хлюпали слезы, он плотно сдавливал веки и неверяще крутил головой:

- Ах, Чика!

Ломом выдолбил небольшую могилку, сунул туда тельце Чики, завернутое в полиэтиленовый пакет и, всхлипывая, закопал. Сверху на могилку насыпал снега.

- Ах, Чика! Как же ты... - Левченко вновь покрутил головой, пытаясь унять тоску, но все попытки были тщетными. - Как же ты попал под дверь? - с трудом выдавил он из себя и горестно умолк.

Мать, придя с очередной партийной топтучки, сразу почувствовала неладное и сделала стойку.

- Не пойму что-то, - пожаловалась она сыну, - в доме вроде бы пусто стало. Ты не знаешь, в чем дело?

- Знаю. - У Левченко внутри все сжалось: сейчас придется объясняться.

- В чем?

- У нас беда - Чика улетел, - он показал на открытую форточку. Щеколдочку до конца не закрыли, когда уходили, форточка в наше отсутствие и распахнулась. В общем, нет Чики.

- Бедный, бедный Чика! - запричитала мать. - На улице же мороз! Замерзнет!

- Я уже все ближайшие дома обошел, попросил - если Чика случайно объявится, чтобы его впустили в тепло, а потом передали нам.

- Бедный, бедный Чика! - не унималась мать. - У него в городе будет столько врагов! Кошки, собаки, вороны, люди!

- Ладно, мать, не разводи сырость, - попросил Левченко, - её и без тебя много.

- Бедный Чика! - не слушала Нина Алексеевна сына, продолжала стенать. Потом полезла к форточке, проверила защелку. - Может, объявление в газету дать?

- А толку-то?

- Толк есть. И собак потерявшихся находят, и котов с обезьянами. Я, пожалуй, сочиню объявление.

Левченко молчал. Отговаривать мать было бесполезно, она верила печатному слову, считала его великой силой.

Впрочем, непечатное слово тоже было великой силой.

Нина Алексеевна села за стол, взяла лист бумаги, ровным учительским почерком написала несколько строчек. Начала читать бодро, хорошо поставленным голосом: "Пропал любимый попугай Чика. Нашедших просим вернуть за приличное вознаграждение..." - голос у неё дрогнул, на глаза наползла влага, и она всхлипнула.

- Ох, Чика, Чика! Как же получилось, что ты, дурашка, ускользнул от нас на улицу? И мороз тебя не отпугнул. Неужели ты мороза не испугался?

Конечно, Левченко мог бы рассказать матери, куда делся попугай, но он продолжал угрюмо молчать.

Нина Алексеевна дала объявление в городскую газету на следующее утро. Приехала из газеты расстроенная. Пожаловалась сыну:

- Меня там чуть не обсмеяли... И вообще смотрели, как на дуру: пропадают люди, некоторых вообще вырезают целыми семьями, исчезают дома вместе с народом, и то никто никаких объявлений не дает, а тут - обычный попугай. Мелочь пузатая! - Нина Алексеевна неожиданно всхлипнула. - Страшно жить-то как стало, Володечка!

И вновь Левченко промолчал, ничего не сказал.

Через час он был у Егорова. Напарник собирался в дорогу - складывал в объемистый кожаный "дипломат", купленный в Австрии, сменное белье, которое всегда привык брать с собой - шерстяное и хлопчатобумажное, бритву с освежающим лосьоном, зубную щетку с пастой, пузырек с полосканием для рта он любил резкий хвойный эликсир, - пару небольших компактных полотенцев, пластмассовый флакон с жидким "крапивным" мылом.

- Не перебивай мне сборы, - попросил он Левченко, - погоди пять минут... У меня ведь как - запросто могу сбиться с мысли, а тут надо быть сосредоточенным.