С немецкой стороны фон Бок, судя по всему, уже не так нервничал в тот день 31 августа, как сутками ранее. Во всяком случае, запись от 31 августа скромна: «На участке 4-й армии (Клюге) 10-я танковая дивизия брошена в контратаку на участке вчерашнего прорыва. На Ельнинском выступе русские также наступают»14.

Тем не менее в течение дня XX армейский корпус усилил сражавшуюся 137-ю пехотную дивизию одним полком 263-й пехотной дивизии, вступившую в бой южнее деревни Садки, и некоторым количеством танков 10-й танковой дивизии с целью укрепления обороны 268-й пехотной дивизии, оборонявшейся к югу от Ельни. Тем временем основные силы 10-й танковой дивизии, танковая боевая группа численностью свыше 80 машин, вступили в бой в районе деревень Стряна, Чижовка и Аннина Слобода на западном берегу Десны в 30–38 км к югу от Ельни, но не в самой Ельне15. Главные силы танковой дивизии генерала Фишера хотели таким образом помешать наступлению ударной группировки под командованием генерал-лейтенанта Петра Петровича Собенникова, сформированной 43-й армией Резервного фронта, которая на рассвете 30 августа двинулась на запад через Десну и далее на Рославль. В ходе этой атаки, согласованной по времени с наступлением 24-й армии в районе Ельни, упомянутая ударная группировка 43-й армии (149-я и 211-я стрелковые и 104-я и 109-я танковые дивизии) 30 августа, форсировав Десну, прорвала оборону немцев на участке VIII корпуса как раз на стыке позиций 23-й и 197-й пехотных дивизий корпуса. Продвинувшись на запад на 2–6 км, ударная группировка Собенникова 31 августа была остановлена двумя полками немецкой 267-й пехотной дивизии, срочно переброшенной 4-й армией из частей резерва LIII армейского корпуса. Контратака ударной группы 10-й танковой дивизии позже в тот же день вызвала панику в рядах 211-й стрелковой дивизии и вынудила ее вместе с другими наступавшими советскими дивизиями прервать свои атаки и отойти на восточный берег реки.

Но в штабе фон Бока восприняли ситуацию у Ельни куда серьезнее. И Гальдер доложил в ОКХ следующее: «На фронте у Ельни противник атакует со всех сторон. Севернее этого участка, по-видимому, противником будет предпринято генеральное наступление».

Если фон Бок ни словом не обмолвился в своем военном дневнике о том, что происходило у Ельни, то первый офицер его штаба Ia (оперативный отдел) внес уточнение: «С 30 августа продолжалось крупномасштабное наступление русских на Ельнинский выступ, проводимое по личному приказу Сталина. Наступление поддерживалось многочасовым ураганным огнем артиллерии и введением в бой танковых сил…»16

Если фон Бок в какой-то степени был спокоен в отношении Ельни, у его оппонента Жукова были все основания для беспокойства. Невзирая на взыскания, внушения, снятия с должностей, серьезные предупреждения, подчиненные ему войска и их командующие, казалось, так и не извлекли необходимых уроков – и сейчас десятки ранее неудавшихся наступлений снова копировались перед его глазами. Жуков приказал Руссиянову «расшевелить свою 100-ю дивизию» с тем, чтобы она поддержала достигнутое 107-й дивизией на правом фланге 24-й армии. И потом снова набросился на командующих, напомнив им об уже в сотый раз допущенных просчетах. В частности, Жуков упомянул и никуда не годившуюся разведку, и растранжиривание ценных боеприпасов артиллерией на никчемные цели, и подобное же растранжиривание людских ресурсов, проистекавшее из частых и обходившихся очень большой кровью лобовых атак противника, и отвратительное управление войсками в бою – одним словом, все, что приводило к поистине фантастическим потерям и ничтожно низким результатам.

1 сентября

В ночь с 31 августа на 1 сентября Ракутин издал новые приказы о перегруппировке сил его дивизий для предстоящего наступления, включая возвращение в 102-ю танковую дивизию Илларионова 250 человек, ранее переданных «группе Иванова». Со своей стороны, Жуков связался с заместителем Сталина А.Н. Поскребышевым, который пригласил командующего Резервным фронтом в Москву лично доложить обстановку Сталину. Но куда больше Жукова беспокоила неудача 211-й стрелковой дивизии 43-й армии, в панике бежавшей после отбитых немцами атак на Рославль днем раньше:

«ЗАПИСЬ ПЕРЕГОВОРОВ ПО ПРЯМОМУ ПРОВОДУ А.Н. ПОСКРЕБЫШЕВА С Г.К. ЖУКОВЫМ

1 сентября 1941 г.

Генерал армии Жуков. У аппарата.

Поскребышев. У аппарата. Здравствуйте. Передаю просьбу товарища Сталина. Можете ли немедленно выехать в Москву? Очень прошу Вас, если есть какая-либо возможность, выехать в Москву, передав дело на время Вашего отсутствия Ракутину или Богданову. Все.

Жуков. Здравствуйте, тов. Поскребышев.

Только что сейчас получил неприятные сведения о 211-й дивизии, действовавшей на Рославль. Она, эта дивизия, поддавшись ночной панике, отскочила назад километров на 3–6 и создала этим отскоком невыгодное положение для [другой] стрелковой дивизии – для 149-й. Ввиду сложности обстановки я хотел бы ночью выехать на участок 211-й дивизии и там навести порядок и прибрать кого следует к рукам, поэтому я просил бы, если только можно, отложить мой приезд, если нельзя его отложить, я могу через 15 минут выехать.

Под Ельней дела развиваются неплохо. Противник полностью будет зажат в кольцо максимум через двое суток. Сейчас вышли на жел. дорогу Ельня – Смоленск. Если будет приказано ехать, оставлю за себя заместителем Богданова, руководство группой на Рославльском направлении прикажу Богданову передать Собенникову. Жду указания тов. Сталина, выезжать ли в Москву или на передовые позиции. Все.

Поскребышев. Ответ тов. Сталина: «В таком случае можете отложить свою поездку в Москву и выехать на позиции. И. Сталин».

Жуков. У меня к Вам один вопрос. Нужно ли быть готовым к выезду в Москву в ближайшие пару дней, или я могу работать в ближайшие дни по своему плану?

Поскребышев. Можете работать по своему плану.

Жуков. Все ясно. Будьте здоровы. Привет товарищу Сталину»17.

Жуков, не отвлекаясь ни на что, действительно выехал в 43-ю армию, а Ракутин тем временем появился у себя на командном пункте для наблюдения за развитием обстановки, что позже было отражено в ежедневной оперативной сводке армии. А обстановка была такова.

Противник опять по всему фронту выступа оказывал жесткое сопротивление, бомбил позиции ракутинских войск, на флангах переходил в контрнаступление. Особенно яростно он сопротивлялся действиям правофланговых 102-й и 107-й дивизий.

В ночь на 1 сентября в 102-ю дивизию возвратились из отряда Иванова 250 человек, они срочно были сформированы повзводно и утром выведены на передовые позиции. Комиссар дивизии батальонный комиссар Гайдашов ночью организовал разведывательную группу во главе со старшим политруком Мигаленей, которая обследовала передний край противника, выявила некоторые его огневые точки.

Бой начался на рассвете. Артиллерия дружно посылала снаряд за снарядом в логово врага, но пехота под его ответным огнем не могла оторваться от земли. Все, кто поднимался для броска вперед, огнем противника выводились из строя. Так продолжалось часов шесть или семь. К 15 часам все же небольшому остатку второго батальона 102-го мотострелкового полка удалось втянуться на высоту 260,7 и в рощу на южном скате высоты 247,6. Противник не прекращал огня. Комиссар полка Бондаренко, наступавший со вторым батальоном, запросил подкрепления, хотя бы одну роту, чтобы закрепиться на достигнутом рубеже и двинуться дальше. Такого резерва у командования дивизии не нашлось. Противник перешел в контратаку. Но благодаря стойкости небольшого отряда бойцов и хорошей поддержке их артиллерией ему не удалось занять свои прежние позиции.