а главное, с той не только идееобразующей, но и функцию образующей ролью сущностного свойства (сущности) одного из этих сущих, а именно, искомого сущего, так вот, если мы со всем этим определились, то нам необходимо дать различие нашего понимания Истины от того понимания, которое преимущественно состоялось в новоевропейской философии, а именно, отличие от корреспондентского ее понимания. Так в чем же оно заключено? Истина как объективная идея развернутая в мысль, конечно же, содержит в себе элемент древнегреческой несокрытости того, что в ней ранее было сокрыто – а именно: сокрыта была новая мысленная конструкция, – но в ней нет того новоевропейского, берущего свое начало в Античности (Платон, Аристотель), соответствия мысли с предметом, о котором мы высказываем свое суждение. А нет его только потому, что чрез посредство объективной идеи мы не высказываем свое суждение о каком-либо одном сущем, а формулируем содержание совершенно новой мысленной конструкции, осуществление (внедрение) которой – и это самое главное – приводит к возникновению и последующему исполнению какой-либо вполне конкретной и жизненно важной функции.

Так что вне обновления жизни нет ни Бытия, ни Истины. И вряд ли здесь можно согласиться с Аристотелем в том, что

«в какой мере каждая вещь причастна бытию, в такой и истине»31.

Ни истина, ни бытие не могут быть частичными. Если какая-либо Истина состоялась, то она состоялась в своем целостном исполнении. Истина – величина абсолютная. То же самое относится и к бытию: Бытие – целостный акт возникновения и восприятия интеллектуальной новизны-Истины. Он не может быть осуществлен лишь частично, так как частичное исполнение не приводит к возникновению Истины, которая есть завершающая стадия (итог) бытия. Она – венец и награда за свершение бытия.

Следует заметить, что подобный взгляд Аристотеля на истину мог возникнуть только вследствие рассмотрения им истины как соответствия нашего суждения об объекте сущности данного объекта. То есть истина у Аристотеля – это уже не несокрытость – как это было у досократиков, – а достоверность высказывания, которая зависит от степени нашего познания предмета. То есть истина здесь – «величина» относительная, а не абсолютная. Она стала относительной только потому, что, во-первых, стала нашим субъективным суждением о сущности объекта, а во-вторых, наше суждение относится к объекту, сущность которого изменяется в соответствии с тем объемом познания, который мы приобретаем об этом предмете. Вот этот вариант относительности истины, согласно Хайдеггеру, и осуществился в метафизике после Платона и Аристотеля. Но вслед за неверным определением истины неверно было определено и бытие: оно стало трактоваться как нечто вполне устоявшееся, неизменное и вечное, то есть как тот предел, к которому должна стремиться истинность. Отсюда идеи Платона и формы Аристотеля. Из бытия улетучился аромат возникновения новизны столь характерный явленной нам несокрытости – этой непременной спутницы, – если не родительницы – бытия. Вот здесь в очередной раз мы видим, что причиной многих неурядиц метафизики является то, верно отмеченное Хайдеггером обстоятельство, что несокрытость (алетейя) досократиков была интерпретирована Платоном и Аристотелем как правильность высказывания вместо того, чтобы увидеть в ней ту интеллектуальную новизну, что в ней ранее скрывалась, а тут вдруг раскрылась пред нашим умственным взором.

Поэтому, если истина в ее корреспондентском понимании всего лишь фиксирует соответствие нашего суждения той сущности, которая заключена в объекте, то Истина в нами изложенном понимании – это в первую очередь возникшая интеллектуальная новизна, которая призвана к тому, чтобы трансформироваться в новизну материальную и тем самым обновить нашу жизнь. Иначе говоря, возникновение Истины – это раскрытие той сокрытости (леты), в которой нами обнаруживается (создается, «понимается») не-сокрытость (а-летейя) в виде развернутой из идеи мысленной конструкции, призванной в дальнейшем в некотором отношении усовершенствовать наше жизнеустроение.

Отсюда можно дать следующее определение Истины. Истина – это оформленное (как умозаключение) наше представление о том, посредством какого сформированного – из смысла идеи – подручного средства можно выполнить какую-либо важную (ценную) и при том новую для нашей жизнедеятельности функцию. По сути дела, если взять Истину в плане технического изобретения (патента) или научного открытия, то она просто-напросто есть формула этого изобретения или открытия. Так что Истина отнюдь не отражение действительности, она – и создание новой, и обновление «старой» действительности. Причем, сначала создается (или обновляется) духовная действительность и лишь потом следом за ней, на ее основе и по ее образу-образцу (плану, смыслу, «инструкции» и т. д.) создается (или обновляется) окружающая нас реальность в материальных ее воплощениях.

Вот почему решающим фактором является: способна ли та методология («инструкция»), которая заложена в самом смысле Истины, выполнить возложенную на нее прагматическую функцию. (Напомним еще раз: все духовное в конечном счете реализуется на «физическом», материальном уровне, и все наши прагматические новшества берут свое начало в прежде сотворенных нами духовно-интеллектуальных инновациях. Иначе говоря, нет того духовного, которое бы не имело выхода на «физическое», то есть на реально осуществляемое и воплощаемое в нашей материальной действительности). И к нашему счастью, Истина как нечто отстраненное от нашей жизни возникнуть не может в принципе. Другими словами: идея не появится до тех пор, пока в ней не возникнет необходимость. (Об этом в основном в Главах 11 и 14 Части 111). Истинность как жизненная ценность присуща идее как прозрачность присуща кристаллу. Возникновение идеи-Истины необходимо обусловлено самой жизнью даже в том случае, если нам не ведома причина этой обусловленности. В том и состоит (пока что!) счастье нашего духовного существования, что у нас нет обременительной обязанности проверять каждую Истину (идею) по критерию ее новизны и ценности. Если она явилась, то ценность ее гарантирована самим фактом проникновения ее из бессознательного в наше сознание. И для того чтобы узнать, в чем именно заключается эта новизна и эта ценность, нам необходимо всего лишь рассмотреть то новое сущее, которое является носителем сущностного свойства и обнаружить ту функцию, которую призвано выполнять это внове созданное сущее-подручное средство. Так, положим, рассмотрев идею справедливости, мы найдем в ней то сущее (а именно: институты права, морали, культуры, социальной защиты и т. д.), которое призвано выполнять функцию упорядочения и смягчения взаимоотношений между разными слоями общества.

Именно этим отличается изложенное нами понятие Истины от корреспондентского ее понимания. То есть: Истину искали в достоверности, в правильности, в соответствии нашего суждения тому, о чем мы судим, а на самом деле она оказалась содержимым той ранее сокрытой мысли, которая, во-первых, получена в виде новой мысленной конструкции из объективной идеи, а во-вторых, призвана исполнять определенную жизненно важную функцию обновления жизни. Обновление нашей жизни –