…Жизнь идет и оборачивается не всегда лучшей стороной. С 17 ноября 1961 года и до сегодняшнего дня, 16 марта 1962 года прошло четыре месяца (без одного дня). Это срок бесперспективных мытарств, «хождения по мукам».

Непонятно, почему настали такие времена? Что за «руководители» теперь «пошли»? «Чем» они думают? Но, скорее всего, они ничего и ничем не думают. Вот поэтому-то так все и получается. Ведь сколько за эти времена в своих выступлениях на всевозможных совещаниях и пленумах, на XXII съезде КПСС Н.С. Хрущев сказал хороших слов, выдвинул предложения и дал указания, чтобы не повторить зла. Вроде и критика его должна быть доходчива, а вот «воз и поныне там».

Конец 1964 года: «А что теперь Хрущев? Сам за «волюнтаризм» оказался «в дураках». Мораль проста: не надо долго держать людей на больших руководящих постах — они портятся. Зазнаются и вместо пользы приносят вред…»

Март 1962 года: «Когда весной (в апреле 1961 года) меня под видом заботы о моем здоровье в мои 63 года начали уговаривать вопреки моим желаниям, сдать колхоз, «согласно установке сверху», говоря при том: «Вы уже, Василий Захарович, поработали, дай Бог каждому. Пускай поработают молодые, а Вы идите себе на заслуженный отдых», — и так далее, то я, как дисциплинированный член партии (повторюсь — вопреки своим желаниям и желаниям всех колхозников), подал скрепя сердце заявление…

…Если сказать на простом языке, то это было, как я вижу, «вредительство» в тот момент. Мне было очень обидно, поскольку я честно отработал семь с лишним лет, такое вымахало за это время хозяйство: в 3,5 раза увеличилась продуктивность животноводства, проведено большое строительство, большая механизация, электрификация, радиофикация, телефонизация. Поднято было более двух тысяч гектаров целинных земель, проведено большое дорожное строительство. И с каждым годом по всем направлениям хозяйство по кривой резко поднималось вверх.

Никакой внятной причины для «уговора» меня об оставлении колхоза «у них» не было. Кто первый эту «заботу» начал проявлять, мне и сейчас не понятно. Колхозники в 100 раз оказались на отчетно-выборном собрании умнее и меня, и всей этой ненужной, вредной затеи со стороны «горе-руководителей». Они прямо говорили (и не один): «Василий Захарович, ты хорошо продумал этот вопрос? Что ты делаешь? Кого ты слушаешь? У этих людей нет ни совести, ни ума».

Да, я десять раз выступал, просился меня отпустить из колхоза, чтобы выполнить наказ первого секретаря Минского обкома компартии Белоруссии товарища Притыцкого, которому дал слово, как член партии, что «работать больше не буду».

Это я делал с болью в сердце и со слезами на глазах. Народ оставил меня членом правления и избрал почетным председателем колхоза. Тогда же по моему заявлению на имя Н.С. Хрущева явился из Москвы, из газеты «Сельская жизнь», некто Любовцев Владимир Ильич. Приезжал он, чтобы вскрыть неправильное отношение к колхозу районных и областных организаций. Но этот «порученец» вместо вскрытия настоящих недостатков начал «нападать» на людей, ни в чем не разбираясь, и начал защищать того же, стоявшего на вредном пути Прокопенко. Написал в газете такую чушь, что тем самым «загладил» те «преступления», касавшиеся колхоза и меня, которые «сотворили» Прокопенко и многоуважаемый товарищ Притыцкий.

Что сделалось с хозяйством за это время? И почему же я вынужден был вновь подать заявление на ту же работу?

А потому что хозяйство резко пошло вниз, опошлялась сама традиция нашего колхоза — «Партизанский край». В руководство влезли люди, начавшие проводить вредную политику, а Прокопенко все это покрывает и вводит в заблуждение обком партии и ЦК КП Белоруссии.

Но характерно тут главное. Когда побыл в колхозе посыльный К.Т. Мазурова Иван Тараканов, то вскрыл там целый ряд беззаконий в руководстве колхозом Жибуртовичем под покровительством Прокопенко. Вот тут и написал товарищ Мазуров на докладной Тараканова резолюцию секретарю обкома Притыцкому со следующим текстом: «Безусловно, больше Жибуртовича там держать нельзя. Рекомендую вернуть назад т. Коржа, тем более, что он и сам изъявляет желание поработать».

Эта резолюция, между прочим, родилась перед отъездом Мазурова в Киев на совещание. Так вот, Притыцкий тогда по нескольку раз потом звонил и все доказывал, что, мол, Тараканов неправильно доложил и т.д. Посылали затем (в колхоз. — Н. С.) второго человека из ЦК КПБ Паршина, из обкома Денисевича (это тоже «заинтересованное» лицо. — Н. С.), а из района все того же Прокопенко. Они хотели чисто формально этой, так называемой «комиссией» только «заслепить» глаза руководству. Но Паршин также оказался объективным человеком. Он вообще говорил: «Не могу никак понять, кому и, самое главное, для чего понадобилось оттуда (из колхоза. — Н.С.) Коржа «выпроваживать?»

И вот тут-то и последовал Василию Захаровичу недвусмысленный намек из Минска, в том смысле, что надо, мол, вновь учесть настойчивые требования колхозников «Партизанского края». Прилетели из Хоростово и народные гонцы с единственным и всеобщим наказом: «Захарович! Хватит! Возвращайся!»

Соблюдая весь «политес» того времени, Корж пишет письмо человеку, которого он глубоко уважал, — К.Т. Мазурову.

Из письма В.З. Коржа К.Т. Мазурову: «Кирилл Трофимович! Меня очень не хотели отпускать колхозники нашего колхоза с поста председателя. Им, так же как и мне, хотелось продолжать эту большую грандиозную работу, в которую так много уже вложено и труда, и средств вместе с этим народом.

Благословите меня, Кирилл Трофимович, как говорят, на старое место, хотя бы до конца семилетки. Даю слово, что хозяйство это станет настоящим маяком на Полесье по всем направлениям. Одновременно буду просить усилить мелиоративные работы.

Всегда с душой, Кирилл Трофимович, я одобряю Вашу постановку вопроса перед союзным правительством о больших мелиоративных работах в нашей республике. Это такой жизненно необходимый вопрос, выполнение которого совершенно изменит экономику Белоруссии. Это даст нам изобилие собственной сельскохозяйственной продукции…»

Кирилл Мазуров, отдавая заслуженную дань уважения и признательности Василию Захаровичу Коржу, спустя два десятилетия вспоминал: «…Он поднял экономику вконец ослабленного в результате войны колхоза, обеспечил односельчанам высокий материальный и культурный уровень жизни, отстроил деревни, украсил их добротными домами, зданиями школ и детских садов.

Мне часто приходилось встречаться с Василием Захаровичем и у него в хозяйстве, и в столице. Он приезжал в Минск по делам и иногда разгневанный заходил в Центральный Комитет партии, требовал призвать к порядку тех или иных работников, оказать содействие. Это был строгий, но справедливый человек, органически не терпел фальши, всегда требовал честного и ясного ответа, возмущался, когда, отказывая ему в чем-то, изворачивались и фальшивили. Особенно