– «Так теперь он станет знаменитым!» – показала свои аналитические способности и осведомлённость о Веллере начальница.

– «Надь! Так он давно известен, как великолепнейший полемист! Мы с Ксюхой давно его слушаем, чуть ли не открыв рот! Он и у Соловьёва на передаче «К барьеру» несколько раз выступал и всегда у всех выигрывал!» – несколько разочаровал отставшую от жизни Платон.

Его слова о гениальном Веллере поддержал и сын гения Ляпунов.

Большеголовый, почти налысо подстриженный, Алексей теперь напоминал Платону мыслителя-созерцателя.

Но до практика-естествоиспытателя он недотягивал из-за слишком большого живота.

Вскоре Алексей прошёлся и по Московскому Гидрометцентру, купившему страшно дорогой компьютер, и опять по-прежнему неправильно предсказывающему погоду.

– «Да уж! В понедельник сказали, что без осадков, так у меня до сих пор спина болит!» – добавил фактов Платон.

– «Я вот тоже упал, но не жалуюсь!» – чуть ли не завизжав, даже к этому заревновал Платона Гудин.

– «А он и не жалуется!» – вступилась за правду начальница.

– «Когда упадёшь, как я, тоже жаловаться не будешь!» – постоял за себя и он сам.

В общем, посидели душевно.

– «Ну, и всссё!» – просвистел через вставную челюсть и недавно вырванный зуб Гудин.

В этот раз опытная компания не переела, потому была в хорошем расположении духа.

Домой возвращались попарно. Ляпунов с Гудиным обратно в офис, первый за машиной, а второй ещё раз прокатиться на бибике. А Платон с Надеждой – по бульвару до метро «Чистые пруды».

Они шли и, как пара влюблённых, любовались окружающей красотой.

– «Видел бы меня сейчас гуляющей с тобой мой Андрюсик!?» – как-то загадочно, а может даже мечтательно и в душе с надеждой, высказалась Надежда.

– «Да-а! Погода просто великолепна!» – парировал Платон.

И действительно, легкий морозец при полностью запорошенной снегом земле, свет фонарей и праздничных огней, которые играли разноцветными мелкими, мерцающими блёстками на, местами чуть обледеневших ветвях деревьев и кустов, – создавали праздничную атмосферу. Она и была таковой.

Ведь впереди было два выходных, вдобавок ещё и день… конституции.

На выходе со станции метро «Новогиреево» Платон наблюдал, как чуть не повздорили два крупных, солидных мужчины.

Случайно встретившиеся два квази культурных чванства, не пожелали уступить друг другу дорогу.

Одно ещё не совсем пожилое считало себя вправе втиснуться перед носом другого и диктовать тому свои условия.

Другое же, не совсем молодое, тоже не хотело уступать пальму первенства даже в такой ерунде, считая себя уязвлённым.

И началось…

Больные самолюбия! – сделал вывод, покидающий поле ставшей уже нецензурной брани, сторонний наблюдатель.

Но оказывается, они бывали не только у солидных мужчин, но и у красивых и умных женщин.

Дома Платон вкратце поведал жене о прошедшем вечере, невзначай упомянув и о прогулке до метро с начальницей.

– «Деревенщина так и осталась деревенщиной!» – презрительно заметила чуть заревновавшая, было, Ксения.

Все выходные, не выходивший из дому писатель провёл за компьютером.

А в понедельник он увидел и почувствовал зиму.

И в это раз снег окончательно лёг на сухую землю, а не на мокрую, как говорили когда-то старожилы, тем самым похоронив старую примету.

Всю прошедшую неделю он лежал при температуре около минус пяти, а ещё через неделю начались морозы до минус пятнадцати, двадцати и более.

Даже Москва-река покрылась льдом. Во вторник, пятнадцатого, Платону пришлось даже существенно утеплиться.

А как там наши кусты на даче перенесут этот мороз? – взволновался он.

Возвращаясь с работы, на станции «Новокузнецкая» дрогу ветерану и не только перегородила ватага старших школьников, в основном визжащих девочек.

– «Детишки! Вы дорогу загородили! Встаньте в сторону!» – громко начал он за здравие.

– «Ё…, Вашу мать!» – вполголоса и без зла кончил он за упокой.

В вагоне метро он, было, сразу заснул, но вошедший на следующей остановке и севший рядом грузный мужчина, выдавил его сон из тела, прижав то к боковой стенке.

Постепенно тела трёх пассажиров последней скамьи утряслись, и Платон снова забылся глубоким сном.

Но внезапное объявление по радио:

– «Станция «Шоссе, типа, блин… Энтузиастов»!» – сразу разбудило крепко заснувшего.

Он даже открыл глаза, удивившись услышанному, и огляделся по сторонам. Но никто из пассажиров на объявление не прореагировал.

А ведь сон – это не что иное, как одна из картин проекции совести на сознание! – вдруг подумал совсем проснувшийся.

Неделя закончилась без происшествий, и в субботу Платон открыл лыжный сезон. Но это повторилось спустя лишь несколько лет.

Природа щедро отблагодарила энтузиаста – физкультурника, в ночь с воскресенья на понедельник, засыпав столицу и не только, давно подзабытым очень толстым слоем снега.

На улицах стало хоть и непроходимо, но зато сказочно красиво. Платону даже вспомнились его детские московские зимы.

Но возникли проблемы с транспортом.

– «Вон, в Европе, уже при сантиметровом слое снега – всё стоит! А у нас и при тридцатисантиметровом слое – все ездят!» – почему-то возмутилась Ксения.

– «А нам Европы – не указ! Что на убогих ровняться-то?!» – не согласился с нею муж, пытаясь обнять жену за талию.

– «Убери ты свои ледяные руки!» – продолжила та холодную тему.

– «Так завела ж…».

После двух лыжных выходных у Платона немного побаливали, отвыкшие от нагрузки, мышцы ног, но не рук. Поэтому ничто не мешало ему работать, тем более невольно слышать.

– «Надьк! Ну, ладно, я попёр!» – распрощался с начальницей Иван Гаврилович.

– «Кого?!» – мгновенье спустя вслух переспросил сам себя Платон, невольно поёживаясь от прохлады так и не налаженного у них отопления.

Однако в четверг, погода, словно вспомнила примету, подняв температуру до плюсовой.

В этот день Платона, наконец, более чем полтора года спустя, допустили до перегрузки большого количества коробок с маслом с чкаловской на минскую машину. Действие происходило на одной из грузовых стоянок терминала «Матвеевское». Всё было чётко организовано и обошлось без проблем. За эту полуторачасовую не трудную для Платона работу Надежда заплатила ему, как и всем, целых три тысячи рублей (!?).