– «Платон Петрович! Вставайте! Приехали!».

Платон сквозь сон с трудом приоткрыл левый глаз.

– «Помогите нам! Закиньте левую ногу на кровать!».

Дисциплинированный повиновался, ещё и самостоятельно сев на неё.

Сёстры заботливо укрыли упавшее, обмякшее тело одеялом, успев услышать в ответ обязательное от, почти мгновенно заснувшего, впечатлительного:

– «Как в сказке!».

Поэт и без сознания оставался поэтом!

– «Сказка кончилась! Вы в палате, отдыхайте!» – любовно подыграла, уже не слышавшему её автору, Ольга.

Прошло более часа. И Платон спал более чем крепко. Очнулся он на правом боку в сладкой неге. Приоткрыв свой левый глаз, увидел два чужих серых, сверкавших на него любопытством.

– «Василич! Это что? Уже всё! Будь добр, дай, пожалуйста, мой мобильник! Я жене позвоню!».

– «Да! Ты уже больше часа спишь.… На!».

В этот раз у Платона хватило сил и разума набрать номер жены и успокоить её:

– «Ксюх! Я уже в палате, но ещё под наркозом, опять засыпаю. Проснусь – перезвоню…».

Ещё почти через час Платон проснулся окончательно и радостный снова наслаждался негой от всего происшедшего.

Первым делом он позвонил жене:

– «Ксюш! Я тебе звонил уже? Да?! Ну, хорошо! В общем, я уже выспался и встаю! Подробности потом!».

Однако на том конце провода ему было высказано неудовольствие отсутствием от него предупреждения о переносе операции на более позднее время, и, как следствие этого, ненужное волнение жены.

Взволнованная Ксения даже звонила в справочную, но данных туда ещё не поступило.

– «Извини! Забыть – как уснуть! А вспомнить – как проснуться!» – пытался несколько оправдаться словоблудием писатель.

Вскоре в палату вторично после операции вошёл врач-анестезиолог Владимир Фёдорович, поинтересовавшись самочувствием Платона.

Его интеллигентное, открытое лицо на этот раз несло загадочную и чуть ироничную улыбку, как будто он о Платоне знает такое…, которое тот естественно не видел, не слышал, да и не мог запомнить.

Врач очень толково и добродушно ответил на все вопросы Платона, опять чуть иронично прокомментировав:

– «Потеря короткой памяти в таких случаях естественна! Но Вы после операции, как сомнамбула, выполняли все мои команды: высунуть свой язык, пожать мою руку. Смогли с нашей поддержкой даже сами перелезть на каталку. Ведь Вам понадобилась дополнительная доза наркоза, так как Вы перевозбудились и не засыпали!».

Позже Платона навестил и сам Максим Борисович, тоже ответив на естественный вопрос пациента, и поинтересовавшись его самочувствием:

– «Операция прошла блестяще!».

– «А не было ли чего-нибудь необычного, смешного? Это я как писатель спрашиваю!».

– «Если бы нам было смешно, то больным бы было бы не до смеха!».

На том и расстались. Пропустивший обед Платон теперь ждал ужина, хотя есть не хотелось. Голова ещё иногда немого кружилась, мысли ещё чуть путались. Он даже забыл, что сегодня один из его профессиональных праздников – День ракетных войск и артиллерии.

И пока он решил погулять по коридору, посмотреть на следующих пациентов операционной.

– «Женщины едут на юг для чего? Кто спинку погреть, а кто и животик потереть!» – услышал он ещё издали.

– «А ты что, старух трахаешь? Вон сколько молодых!» – неожиданно услышал он из разговора двух пожилых мужчин, шедших ему навстречу.

– «Так это лицо стареет, а… она – всегда молода!» – донёсся до его чуткого уха писателя народный юмор поджарого, загорелого старика.

Нагулявшись, он вернулся в палату, по дороге получив команду на снятие бинтов. Освободил ноги, но болтать не хотелось.

Тогда инициативу взял на себя Василич, вновь комментируя услышанное по радио:

– «А ты думаешь, почему раньше люди умнее были, и больше знали, а?! Потому что в очередях общались, вот!».

– «Конечно! Ведь в очередях стояли за дефицитом!» – тонко подметил писатель, продолжая тему знаний.

– «А теперь один дефицит – деньги!» – выдал истину ветеран.

– «И заметь! За ними теперь не стоят!» – продолжил Платон, желая перехватить инициативу.

– «Их воруют!» – попытался было поставить последнюю жирную точку своим последним мудрым словом Владимир Васильевич.

– «Да! В нашей стране появилась и проявилась новая тенденция. Оказывается власть и закон, и даже средства массовой информации стали пасовать перед деньгами, и тем более перед большими деньгами. Деньги стали катализатором для выявления человеческой сущности! А безнаказанность и вседозволенность убивают совесть!» – всё-таки отнял у того пальму первенства интеллигент: инженер, лектор, философ и писатель.

Но видя угрюмо-скучное выражение слушателя, Платон смягчился и изящно оправдался:

– «Василич! Ты меня извини за излишнюю болтливость! Я ведь всегда в течение рабочего дня, даже суток, общаюсь лишь с самим собой!».

– «Что ты, что ты?! Мне даже интересно! Говори, сколько хочешь!» – успокоил Платона внимательный сосед.

Пятница прошла быстро и почти незаметно.

Днём Платона осмотрел Заведующий отделением и лично разрезал нитки на члене. Но тот не встрепенулся, как надеялся Платон, а продолжал иметь отведённое ему место куском отрезанной, кровавой, конской колбаски.

– «Посмотрите головку! Видите, уже мацерация началась?!» – обратился Максим Борисович к главной перевязывающей медсестре Марии Ивановне, весьма зрелой, в возрасте, но всё ещё красивой женщине, когда та сняла с квази обрубка марлевую обёртку.

– «Сейчас Вам будет больно! Потерпите!» – предупредила та Платона, намазывая головку чем-то тёмным и жгучим, но не йодом.

– «Ай! Подуть бы!» – среагировал на боль Платон, изображаю губами, что от врачей требуется.

Конец опять завязали и Платону полегчало. Жить стало чуть веселее.

В субботу утром он проснулся от жуткого сна: будто бы его член с отвисающей наружу кожей, весь изрезан, имеет жабры, какие-то боковые прорезы, и чуть ли не маленькие крылья, туда-сюда вертится, изгибается, как живой, да и сам «гад» казался необычно больших размеров.

Давно приучивший себя при таких снах сразу пробуждаться, Платон очнулся, и точно: опасная пока эрекция!

Тогда он сразу побежал в туалет…, и «гад» опал, превратившись в своё жалкое подобие, ненадолго оставив слегка режущую боль по опухше-бесформенному, окровавленному ободку.

– «Фу, пронесло!» – вслух, вполголоса успокоил он себя в палате.