Наблюдая за созданной им картиной, Марк сел, выпрямив спину, и широко раскрыл глаза – туман, судя по всему, рассеялся. Я сказал: «Свидетель видит, насколько ты был поражен, увидев, с чем тебе пришлось иметь дело». Марк признательно кивнул и какое-то время сидел в угрюмом молчании. Затем, взглянув на своего «отца», он выпалил: «Ты засранец, ты лицемер, ты разрушил мою жизнь». Я предложил Марку сказать своему «отцу» все, что ему так хотелось, но не было возможности высказать. Последовал длинный перечень обвинений. Я дал указание «отцу», чтобы он реагировал физически так, будто его бьют, чтобы Марк видел, что тому достаются его удары. Я не удивился, когда Марк внезапно сообщил, что всегда переживал, что его ярость выйдет из-под контроля и что этот страх не давал ему постоять за себя в школе, на работе, а также в других отношениях.

После того как Марк высказал все своему «отцу», я спросил, не хочет ли Ричард взять себе новую роль: его идеального отца. Я дал указания Ричарду сказать Марку, глядя ему прямо в глаза: «Будь я тогда твоим идеальным отцом, я бы выслушал тебя и не стал обвинять в больном воображении». Когда Ричард это повторил, Марка затрясло.

Затем Ричард, следуя моим указаниям, сказал: «Будь я тогда твоим идеальным отцом, я бы принял твою злость, у тебя был бы отец, которому ты мог бы доверять». Марк заметно расслабился и сказал, что это бы все поменяло. Потом он обратился к дублеру своей тети. Группа была явно потрясена, когда он принялся извергать на нее поток оскорблений: «Ты коварная шлюха, ты предала свою сестру и разрушила ее жизнь. Ты разрушила нашу семью». Закончив, Марк заплакал. Затем он сказал, что с тех пор всегда подозрительно относился ко всем женщинам, проявлявшим к нему интерес. Последние полчаса сеанса мы посвятили постепенному созданию для него условий, что бы он придумал две новые женщины: идеальную тетю, которая не предала свою сестру, а помогла поддержать их изолированную от общества семью иммигрантов, а также идеальную мать, не потерявшую любовь и привязанность своего отца, и, как следствие, которая не умерла от разбитого сердца. По завершении Марк молча наблюдал за созданной им сценой с довольной улыбкой на лице.

Оставшееся занятие Марк вел себя открыто и с радостью приходил на помощь другим участникам группы, а три месяца спустя прислал мне электронное письмо, в котором сказал, что это занятие изменило его жизнь. Недавно он съехался со своей первой девушкой, и хотя у них и было несколько горячих споров по поводу совместной жизни, ему удалось принять ее точку зрения, и при этом он не вышел из себя, не ушел в себя и не стал думать, будто она пытается его одурачить. Он был потрясен тем, как легко ему дались разногласия с ней, а также что ему удалось за себя постоять. После этого он попросил посоветовать ему психотерапевта в его округе, чтобы тот помог ему справиться со столь большими переменами в его жизни, и, к счастью, я знал одного коллегу, к которому его можно было направить.

Подобно занятиям по инсценировке уличных ограблений, про которые я рассказывал в тринадцатой главе, метод структуры в психомоторной терапии позволяет создать искусственные воспоминания, которые будут жить бок о бок с болезненными реалиями прошлого, а также позволяет пережить в реальности, каково это, когда тебя видят и слышат, любят и поддерживают. Эти новые ощущения могут стать противоядием к воспоминаниям о боли и предательстве. Чтобы измениться, люди должны изнутри познакомиться с реалиями, противоположными столь хорошо знакомым им ощущениям ступора или паники, вызванных травмой, и заменить их на чувство защищенности, контроля, радости и связи с окружающими и с самим собой. Как мы уже видели в главе, посвященной ДПДГ, одна из функций сновидений заключается в создании ассоциаций, а неприятные события в течение дня переплетаются с другими воспоминаниями из жизни. В отличие от наших снов психомоторные структуры подчиняются законам физики, однако они также способны перекроить прошлое.

Разумеется, случившегося уже не изменить, однако мы можем создать новые эмоциональные сценарии, достаточно реалистичные и эффектные, чтобы затмить собой старые. Целебные сцены, создаваемые с помощью метода структур, позволяют многим участникам испытать то, что они считали невозможным: почувствовать себя желанными в мире, где их любят, защищают, удовлетворяют их потребности и делают так, чтобы они чувствовали себя как дома.

Летом после первого года в медицинской школе я работал на неполную ставку младшим научным сотрудником в лаборатории исследования сна Эрнеста Хартманна в государственной психиатрической больнице Бостона. Моя задача заключалась в подготовке и исследовании пациентов, а также в анализе их ЭЭГ – электроэнцефалограммы, или мозговых волн. Участники приходили вечером; я крепил им к голове кучу проводов, а также несколько электродов вокруг глаз, чтобы регистрировать быстрые движения глаз во время сна. Затем я проводил их в спальни, желал им спокойной ночи и запускал многоканальный самописец – огромный аппарат с тридцатью двумя ручками, которые отображали их мозговую активность на намотанной в рулон бумаге.

Хотя наши подопытные и спали крепким сном, нейроны их мозга продолжали свое бурное внутреннее общение, которое фиксировалось самописцем на протяжении всей ночи. Я тем временем садился изучать ЭЭГ с предыдущей ночи, периодически отвлекаясь на радио, чтобы узнать результаты бейсбольных игр, и с помощью громкой связи будил подопытных каждый раз, когда данные на самописце указывали, что у них началась фаза быстрого сна. Я спрашивал у них, что им снилось, и записывал их ответы, а наутро помогал им заполнить опросник о качестве сна, после чего они отправлялись своей дорогой.

Во время этих тихих ночей в лаборатории Хартманна было получено изрядное количество информации о быстром сне, которая внесла значительный вклад в понимание основных процессов сна, подготовившего почву для важнейших открытий, описанных мной в пятнадцатой главе. Тем не менее вплоть до недавнего времени давняя надежда на то, что ЭЭГ поможет нам лучше понять вклад электрической активности мозга в психиатрические проблемы, оставалась по большей части нереализованной.

До наступления фармакологической революции было хорошо известно, что активность мозга определяется как химическими, так и электрическими сигналами. Последовавшее господство фармакологии на несколько десятилетий практически уничтожило интерес к электрофизиологии мозга.