— Как же не было, — сказал Оломов, — когда мы знаем, что был у вас избран президент.

— Это в шутку так называли. Вот, примерно, Бердышова зовут Ванька-тигр. Не растет же на нем шерсть на самом деле, не в клетку же его сажать. У нас и слова этого никто не мог выговорить. Президент! А все говорили «презвидент»! Думали, что вроде хозяин на резиденции.

— А ты выговариваешь?

— Я — когда как.

— А знаешь, чье это слово?

— Взято с американского языка.

— Вот видишь! А ведь у них в Америке нет императора. У них власть выборная и во главе стоит президент.

— Скажи пожалуйста!

— Вот какие подлецы! — добавил Оломов.

— Да-а… Это… Прямо… А в газетах пишут, что, мол, президент.

— Да. Такие сообщения печатаются.

— Люди начитались, имя в диковину, давай смеяться. Высмеяли меня.

— Нет. Это подражание тому самоуправству, что было на Желтуге. Стремление выразить противозаконность.

— На Желтуге было много городских. Они на самом деле Голованова в президенты выбрали. У них в Благовещенске газету печатают.

— А для чего ты мыл? Какая цель?

— Хотел разбогатеть.

— Зачем тебе?

— Нанял бы батраков, а сами могли бы не работать.

— А другие зачем?

— Да все так. Каждому надоело. Отдыхали бы. И лечились. Теперь спирт дешевый. Была бы установлена справедливость.

— А у тебя не было городских?

— Нет. Этих не было.

— А куда же делся статский советник?

— Кто же его знает… Ему, наверно, совестно, он сбежал, доказательства у него не было. Он, видно, зря побеспокоил ваше превосходительство.

— Ты откуда слышал, чем он и как побеспокоил?

— Просто так. Думаю, че бы вы вспомнили его.

— А может быть, его убили? Свели счеты? Ну, быстро отвечай!

— Конечно, может быть. Но ведь зря не убьют. Зпачит, была грёза. А скорей всего жив, сам сбежал. Мне бы доложили наши, если что…

— Ты же под стражей.

— Это не мешает, — ответил Тимоха и невольно вздохнул.

Он и сам думал, что толстяка по кличке «Советник» кто-то стукнул. «Значит, не зря. Доносчиков как-то всегда люди узнают…»

Вошел Телятев и втиснулся на диванчик за столом.

— Черт вас возьми, слиберальничали мы с вами! — с досадой сказал Оломов. Он взял из раковины и сунул в рот окурок от сигары. — Так кто Камбала? — обратился он к Силину строже.

— У Камбалы нос приплюснут, от этого широк лицом. Скулы у него. А есть еще человек — Скула. Был еще Чилимсик — рыженький такой. Молодой Горностай, сед, с клочьями чернявыми в бороде и ходил в черной рубахе. Еще Акула.

— Ты был мирный пахарь! — сказал Телятев. — Ведь я знал тебя! Я тебе как отец был!

— Живо завелась у них мода — широкие шаровары, как у цыган, и длинные рубахи.

— И сигары?

— Да, манильских этих сигар было дивно! — кивнул Тимоха на раковину с полукольцами пепла.

— Как же ты три года жил рядом с человеком и не знал его? Как его зовут хотя бы, имя и отчество? Говорят, он китаец?

— Я как-то не отличал. Вроде смугловат. Я в лицо не смотрел, нужды не было, и не присматривался.

— Рядом жил и не смотрел. И ни знал имени и как величают!

— Это верно. Да ведь мы дело делать собрались, работать, а не величаться. У нас мало разговаривали. И нам мало важности — кто. Верил бы в бога и был царю слуга.

— А выбрали власть?

— Власть для порядка, а не для разговоров. Они что надо — сделают, а дела нет — пройдут мимо, и все. Полиция у нас сами были работники, трудились сами, каждый старался. А вот про инструмент вы спросили. Но ведь не видно скрозь землю, чем он там роет. Может, кто и пятерней, и пальцами схватит! А с людьми мы знакомились и не пускали, если какое подозрение. Вот вы же, ваше превосходительство, тоже стараетесь произвести справедливость, мы это понимаем.

— Понимаешь, а путаешь. Ты мне ни на один главный вопрос не ответил.

— Руки о тебя пачкать не хочется! — вдруг краснея, сказал Телятев. — Да от своего не уйдешь…

— За что же?

— За революцию.

Тимоха стих, повесил голову и убрал руки с колена.

— Кузнецовская сторона почему так названа? — спокойно продолжал Оломов.

— Васька Кузнецов там приказчик от фирмы.

— Он сын Кузнецова? А что вы скажете? Вы знаете эту семью?

— Я их всех не могу упомнить! — ответил Телятев.

— Я паспорта не смотрел, — сказал Силин. — У нас полприиска, может, Кузнецовы, кто их разберет! Еще, наверно, Ивановых много, Лемеховых…

— А Силиных?

— Я один.

— А где сын твой? — спросил Телятев.

— Сын грыжу нажил.

— Лишнего много болтаешь, а главного все не говоришь!

— Намолчались, поэтому… Спрашивайте еще, я в аккурат отвечу, ваше…

— Мыл золото? Сам мыл?

— То есть почти не мыл. Разговору больше.

— А как же у тебя отняли пять фунтов рассыпного золота?

— Нет, это артельное.

— А кто в артели был?

— Да Акула был, Хорек, Гуран…

— Кто Акула, как? Фамилия его?

— Я не знаю. Так звали. Крестьянин.

— А имя?

— А мы по именам не звали друг друга.

— Что же вы, всегда кличками обходились?

— Мы ведь не украли, это все было свое, собрано по крохам.

— А как же разговаривали?

— Да вот так и говорили, с китайцами по-китайски: «Моя-твоя». Они тоже по-нашему учатся. На приисках у всех клички. Вот у нас был сторож у въезда, в шутку звали начальник пограничной стражи. Кличка — Пристав.

— Русский он или китаец?

— Русский вроде. Не кержак. Но, может, гуран. Тут, кроме меня, настоящих расейских не было.

— А как же Кузнецов Егор? Вот говорят, что он был президентом. А у нас сведения, что он жил себе спокойно в семье все прошлое лето. Может, кто-то другой взял его имя и фамилию? Не был это самозванец?

— Нет, это сами люди желали, чтобы был порядок, слух пустили, будто он. А он и не знал. Говорят, приезжал сына женить.

— У нас есть сведения, что он на прииске строил амбар. Не мог же он сразу быть в двух местах?

— Да, он плотник хороший.

— Что он строил?