Шрифт:
Интервал:
Закладка:
моей нежноликой собеседнице и Музе.
Тут возникает вопрос – чьей?
То есть Музе его или Бродского? Вопрос, прямо скажем, неправомерный – Муза-то не невеста и одновременно вдохновляет всех разом. Но для Бобышева важно доказывать, что она Муза вовсе не Бродского. И делается это так. Во-первых, хотя
они появлялись действительно вместе, как пара, и он уже посвятил ей несколько значительных стихотворений. Но – по крайней мере тогда – не любовных!
И во-вторых,
И она держалась независимо: вот ведь, звонила, заходила ко мне сама, – очевидно, ни перед кем не отчитываясь. Она даже подчеркивала свою отстраненность…
Да почему эта лобово-дипломатическое «ни перед кем», почему прямо не сказать «не отчитывалась перед Бродским»?
Но главное – отстранённость, опять-таки от Бродского во имя доступности для прочих. То есть для Бобышева.
Бобышев, как припев, повторяет тему независимости Басмановой от Бродского, что делает ей только честь – действительно крепкая женщина.
– Я тебя провожу, да? – обратился к Марине Иосиф.
– Нет, я пойду сама и чуть позже.
…Между тем наша отдельная дружба с Мариной продолжалась, встречи были вполне непорочны, хотя и галантны. Мы бывали на выставках и концертах, много гуляли в моих местах на Песках или в ее, в Коломне, порой вместе рисовали.
Галантный – это значит «изысканно вежливый», «любезный». Почему же «хотя и галантны», отчего противопоставление непорочности и галантности? Нормально было бы: «отношения были непорочны и галантны». А то получается так – хотя она не давала, но я за это ей не хамил. Опять-таки зияет «джентльменство» Бобышева.
Особенно трогателен перечень непорочных и в то же время высоко интеллектуальных развлечений. А как проникновенно сказано «порой вместе рисовали»!
Для меня всё это звучит предельно фальшиво и по сути, и по отбору слов. Если ты действительно проводишь столько времени с очаровавшей тебя женщиной и не лезешь к ней в трусы – то какой ты после этого мужик? Тем более Бобышеву тогда было не 19, а целых 27, да и в ловеласах числился. А если лез, и она не давала, то так и скажи. Но он здесь тоже джентельменничает, тоже мне «поклонник молодеющей звезды» (см. ниже о стареющей).
Вдоль фасада была пущена лепнина: чередующиеся маски неясного аллегорического смысла. Я читал их как ужас и сладострастие, ужас и сладострастие, но это ничего мне не объясняло и ни во что рифмованное не складывалось. В пушкинское время на этаже были танцевальные классы, и то-то он пялился сюда на балеринок от Всеволожских: ужас и сладострастие; а до эмиграции в этой квартире жил Александр Бенуа. УЖАС от сладострастия!
Эротического философа из Бобышева никак не получается. В его случае философия и поэзия разделены огромной канавой. Ужас при сладострастии возникает лишь при импотенции, во всех остальных случаях сладострастие сопровождается восторгом. Без всякого ужаса. Такое Бобышеву надо бы знать.
Следуя этому стиху и воспоминаниям Бобышева – таким испуганным «Ах, нет!» наполнены его первые встречи с Басмановой, которая всячески показывает свою готовность, а Бобышев касается её только своим голосом, то есть баснями кормит.
Наши общения с Мариной, и так дистиллированные, не замутнялись никакими ухаживаниями и как будто собирались остаться надолго в состоянии бестелесного и восхищенного интереса друг к другу.
Дальше в качестве доказательства следуют перечисления книг, которые Басманова дарила Бобышеву, на одной из которых была надпись:
Моему любимому поэту. Марина
С такой безымянной надписью Басманова могла подарить эту книгу и Бродскому и кому-либо ещё по её сексуальному предпочтению! Но Бобышев не заметил отсутствие своего имени в надписи, сразу приняв на себя звание «любимого поэта». А ведь могло быть, что Басманова сначала подарила эту книгу Бродскому. Тот на неё за что-то рассердился и бросил ею в неё. Она её подняла и подарила Бобышеву.
И вот тщательно отцеженная последняя капля, которой Бобышев умывает руки, чтобы стать чистым любовником, то есть любовником с чистой совестью:
Где-то на Литейном Иосиф оскорбительно обозвал меня.
Я мысленно занес руку для ответа, но сознание, в котором еще возвышались понятия: Поэзия, Слово, Бог, – удержало ее.
Я перешел на другую сторону и посчитал себя свободным от каких-либо дружеских обязательств.
Что же это за такое страшное обзывание, которое сразу так удобно освобождает от каких-либо дружеских обязательств? Вроде бы и откровенничает Бобышев, взял бы и рассказал какой Бродский плохой, какими ужасными (и конечно же, несправедливыми) оскорблениями тот бросался. Назвал бы эти оскорбления, чтобы мы вместе с Бобышевым возмутились Бродским? Но нет, умалчивает Бобышев и вовсе не из деликатности, а потому, что явно в этом обзывании что-то очень правдивое было, раз его это так задело.
А быть может, наоборот, ничего особенного Бродский не сказал, а Бобышев ухватился за «оскорбление», как за предлог, чтобы гордо обидеться и развязать себе руки для прихвата Басмановой.
Но какова фраза: «какие-либо дружеские обязательства»?! В чём эти дружеские обязательства состояли? Помогать в беде? Давать деньги взаймы? Нет, под этим торжественно обтекаемым благородным выражением Бобышев имеет в виду: «можно бабу брать». А судя по описаниям Бобышева, Басманова сама под него напрашивалась, и он, держась за дружбу с Бродским, играл в святого Иосифа, сопротивляясь соблазну. Но тут, его Бродский обозвал – и сразу дружба похерена, а раз Бога ли, Дружбы ли нет, то – всё позволено.
Так из друга Бродского Бобышев с великой радостью переродился в его соперника. И столько удовлетворения у него по этому поводу произошло, что он даже главу назвал Соперник Бродского. Это звание для Бобышева представлялось на уровне тогдашнего «Герой Социалистического Труда», а теперь это звание выводит его в ряды «Классиков Русской литературы».
Такая же бесконечно малая достоверность вылезает из описания причины его разрыва отношений с женой. Жил себе Бобышев, читая дамам стихи, совершено с ними не ебясь, потому как
никчемность глагольной рифмы (единственный порок моего тогдашнего поведения),
те писали ему невинные записки, а его жена нашла их, невинных, в мужнем кармане.
…полезла Натаха-таки лапой своей (в этой «Натахе» с «лапой» – ух как светится неприглядность Бобышева. – М.А.) по моим карманам, обнаружила нежные письма – и:
– Что это?!!
– Да как ты смела залезть в мои карманы?!