Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Так! Прочь из моего дома!
– «Твоего», не нашего? Ну это все! Ноги моей…
Ушел.
Да не просто поссорился, а потом вернулся. Нет. Он позже объявляет,
что к Наталье я больше не вернулся.
Как легко он раздружился с Бродским, с такой же лёгкостью он порывает с женой. Либо опять-таки не договаривает и утаивает.
Марина захотела встретить двенадцать ударов со мной, а когда я легко сказал: «Ну конечно», переспросила уже со значением, (она всё боялась, что он опять потащит её не в постель, а на улицу гулять. – М. А.) и я опять согласился.
А ведь не пояснил, что согласился только при соблюдений условий «непорочности, но галантности». Ан не получилось, святого Иосифа-Бобышева соблазнила-таки невеста Иосифа Настоящего. И вот, курантит Новый год:
Мы остановились, я поцеловал ее, почувствовал снежный запах волос. Вкус вошел в меня глубоко да там и остался.
Но какой же всё-таки поэт-романтик Бобышев: это ж надо – «снежный запах волос» преобразуется во «вкус». Снега что ли? И завернул-το покрасивше про «глубоко вошёл», да не говорит куда и по какое место. Дальше ещё романтичнее, до патоки. Баба хочет, предлагает, а мужик выпячивает грудь, перебирает ножками и пыжится, хочет всю ответственность на неё свалить:
– Послушай, прежде чем сказать ритуальные слова, (это какие? «пошли в ЗАГС»? или «ты куда хочешь»? – М. А.) я хочу задать вопрос, очень важный…
– Какой?
– Как же Иосиф? Мы с ним были друзья, теперь уже, правда, нет. Но ведь он, кажется, считал тебя своей невестой, считает, возможно, и сейчас, да и другие так думают. Что ты скажешь?
– Я себя так не считаю, а что он думает – это его дело…
«Я себя так не считаю», – значит, она свободна, и этого достаточно. Я произнес те слова, что удержал на минуту, услышал их в ответ, и мы стали заодно.
То есть: пароль «я тебя люблю» и отзыв «я тебя тоже» – так, что ли? А без этих слов ни за что бы штаны Бобышев снимать не стал. Каков принципиальный и бесстрастный влюблённый. Всё рассчитал, проверил, заверился «свободой» женщины. Прямо настоящий стряпчий, а не пылкий поэт. Но всех этих заверений ему мало. Он ещё решил проверить с другой стороны, со стороны общественного мнения:
– Но ты понимаешь, что теперь весь свет может против нас ополчиться?
Эти «алики-галики» – весь свет? Тебе они так нужны?
– Нет. Если вместе, так ничего и не нужно.
Ещё раз убеждаешься насколько женщина нормальнее мужчины, тем более поэта, тем более Бобышева. Она хочет ебаться с кем ей нравится, а эти, что с яйцами, – им бы верность, им бы дружба, им бы пострадать душой, из-за того, что женщине надо больше, чем один скоропортящийся хуй.
Однако в отличие от моей подруги я за «галиками» признавал их большую, даже неограниченную и безнаказанную возможность вредить за спиной, мазать, гадить, чернить и плевать, сплетничать и клеветать, приклеивать ярлыки, вешать собак, подкладывать свиней и еще многое-многое что.
Никак не могу понять, что это за тайны мадридского двора, полного ужасающих сплетен высокопоставленных придворных? Да кто-такой Бобышев? Инженер-поэт. Если он считает себя хорошим поэтом, то почему какие бы то ни было сплетни могут его волновать, что это за великосветские шашни и какой такой его карьере может повредить пересып со свободной женщиной, на свободу которой посягал Бродский? Причём в то время не Нобелевский лауреат, а такой же по социальному положению «никто», как и Бобышев. Ах-ух – в их компашке пойдут сплетни? Либо Бобышев чего-то снова не договаривает, либо любовь его ничего не стоит, если он всё пятился да взвешивал, да опасался.
Поэты, насколько мне известно, бросаются в любимую сломя голову? Какой же ты поэт, если всё просчитываешь? Что это за суета вокруг дивана, тогда как на этом диване надо оргазмы считать? И вот после пересыпа с Басмановой благородный Бобышев идёт торжественно к Бродскому, чтобы сказать опять-таки омерзительно помпезно:
– Не хочу, чтоб ты услышал это от других в искаженном виде, но у меня произошли некоторые перемены, которые, вероятно, (почему же «вероятно», тогда как «наверняка»? – М. А.) касаются и тебя. Они заключаются в том, что я связываю свою жизнь с Мариной.
– Что это значит?
(Бродский же, являясь великим поэтом, не терпит экивок и мелкотравчатой чепухи.)
– Это значит, что мы с ней теперь вместе.
– Ты что, с ней спал? (Бродский всегда берёт быка за рога и потому он никогда не был рогатым, даже, когда Бобышев спал с Басмановой. – М. А.)
– Ты же знаешь, что я на такие вопросы не отвечаю. Я связываю свою жизнь с ней. Жизнь, понимаешь? (Вы посмотрите на этого народовольца, ах «не отвечает», он только жизнь связывает, а вязаться-то – это значит ебаться. Связывает с ней жизнь мирским узлом. – М. А.)
– Но ты с ней уже спал? (Бродскому не до Бобышевской ерунды, и он требует сути. – М. А.)
– Спал – не спал, какая разница? Мы теперь вместе. Так что, пожалуйста, оставь ее и не преследуй.
(Ах разницы нет? А сам-то сколько примерялся, сколько вопросов перезадавал, прежде чем спать начать. А теперь преследований запужался, в одиночку хочет свободную женщину иметь. Нет уж, будь готов к параллельным мужчинам.)
– Уходи! (Надеюсь, что Бродский выразился более направленно. – М. А.)
– Да, я сейчас уйду. Хочу лишь сказать, что помимо личных дел есть и литература, в которой мы связаны и где мы с тобой – на одной стороне.
Бобышев просто умирает, как хочет предстать благородным, а предстаёт бестактным занудой.
Какая там литература! Я для него стал существовать в лучшем случае лишь как предмет, препятствующий ему встречаться с Мариной.
Бобышев считает, что если Бродскому было наплевать на него, то это значит, что Бродскому было наплевать на всю литературу. Из этого следует, что Бродский плохой литератор. Уж во всяком случае хуже, чем Бобышев, которому даже в процессе ебли на литературу не наплевать. Бобышев сразу засобирался жениться на Басмановой, которая вовсе не собиралась ни за кого за муж. Поистине незаурядная женщина!
Марина не собиралась это даже обсуждать, – Иосиф, оказывается, ей уже надоел с предложениями. Ах, вот оно как!
Что значит – «оказывается»? Ведь когда в первый раз сближались сам Бобышев осведомлялся, как же так, ведь Бродский «считал тебя своей невестой». А как можно считать невестой, не делав предложения? Описывает он эту само собой разумеющность только ради того, чтобы пнуть Бродского фразой «надоел с предложениями».
