Конечно, великий князь по своему внутреннему облику был монархистом. Но не к монархии призывал он, не в ее пользу он взывал к объединению. Его лозунгом была Россия, его паролем – «непредрешенство» государственного устройства.

«Пройдет время – Россия сама свободно выскажется о том, какую форму правления на будущее время она предпочитает», – говорил он.

Другой всем известный русский общественный деятель и ученый П.В. Струве[23] приблизительно так охарактеризовал позицию великого князя в зарубежном рассеянии:

«Великого князя выдвинули как объединяющую силу, как центр национальных упований, как выразителя русских чувств и русской идеи. В этом не было никакой политической доктрины, никакой партийности. Одним великий князь внушал уважение как член царствующего дома, под водительством которого укрепилась Россия с ее великой культурой. Другим он был дорог как вождь доблестной и самоотверженной российской армии, наконец, третьим – как лицо, вознесенное над всеми мелкими и жалкими счетами самолюбий и лично чуждое каких-либо домогательств».

Я уже отметил в особой главе, насколько несправедливо и предвзято считать великого князя Николая Николаевича активным деятелем в вопросе недоверчивых взаимных отношений между Россией и Германией и о якобы слепой ненависти его к немецкой национальности. Исповедовать это – значит умышленно упрощать сложную проблему европейских довоенных международных отношений до предела, скажу, наивного понимания, что величайший мировой катаклизм могли вызвать личные симпатии или антипатии отдельных людей. На самом деле причины, приведшие в конце концов к вооруженному столкновению народов, много сложнее. На одной стороне уже много лет тому назад зародившегося спора стоял 70-миллионный немецкий народ, сильный избытком населения, крепкий духом, общей культурой и народным трудом. Народ этот почувствовал себя сдавленным собственными границами и, вооруженный до зубов, выразил настойчивую волю к выходу на мировую политическую арену. Это был его новый курс.

На другой стороне – три ближайшие соседки Германии – Англия, Россия и Франция, имевшие существенные интересы вне европейского материка*. Новая немецкая Weltpolitik («мировая политика»), несомненно, грозила каждой из названных стран опасными последствиями, которые, естественно, и вынуждали их защищать свои политические и экономические позиции. Всякий, вероятно, был прав по-своему. При отсутствии возможности примиряющих соглашений вооруженное столкновение являлось в существовавших условиях неизбежным.

В частности, проведение германцами железнодорожной линии Берлин – Багдад, являвшейся одним из звеньев новой мировой политики Германии, включало в себе зародыш неизбежного столкновения с Россией вследствие соединенного с этим шагом стремления к подчинению, через Австрию, немецкому влиянию западных и балканских славян и к непосредственному установлению политического влияния Германии в районе Константинополя и проливов. Я уже не говорю об экономическом внедрении Германии в Персию, где Россия была принуждена сделать Германии серьезные уступки!

Россия, уже принесшая огромные жертвы во имя освобождения родственных ей по крови западных и южных славян, не могла, конечно, по своим историческим и политическим традициям молчаливо присутствовать при постепенном поглощении этих славян лоскутной империей Габсбургов, которая в своей славянской политике опиралась на слишком очевидную поддержку Германии. Грубые и дерзкие приемы венских дипломатов лишь вызывали ускорение конфликта. В русской истории дипломатических отношений с Австро-Венгрией никогда не забудется некорректное поведение Эренталя по отношению к России и бывшему у нас министру иностранных дел А.П. Извольскому в деле присоединения Боснии и Герцеговины. В этом инциденте, несмотря на тяжесть полученной раны, Россия принуждена была к молчанию, ибо то были годы ее военной беспомощности, явившейся результатом неудачной Русско-японской войны и последовавших за ней беспорядков. Но этот же инцидент ясно показал России, что в ее недоразумениях с Австрией германская вооруженная сила всегда будет на стороне последней. Безоговорочно поощряемая Германией, Австро-Венгрия уже мало задумывалась над своими шагами, зная, что ее политическую агонию может продлить лишь успех внешней политики или победоносно законченная война.

Что касается затем утверждения германского влияния в Константинополе, то оно грозило такими серьезными изменениями в режиме проливов, которые не могли не вывести Россию из ее миролюбивых настроений. Начало этой печальной политики для взаимоотношений двух соседних государств было положено известным посещением германского императора Вильгельма II турецкой столицы. После такового, собственно, и началось быстрое осуществление идеи Берлинского халифата, во главе которого пожелал стать молодой германский император, объявивший себя покровителем ислама. Затем, в 1913 г., была осуществлена посылка на новых основаниях немецкой миссии генерала Лиман фон Сандерса, который должен был стать во главе 1-го (Константинопольского) турецкого корпуса. Это отдавало окончательно Турцию и особо интересовавшие нас по историческим и экономическим причинам проливы в руки немцев. Лишь по особому настоянию русского министра иностранных дел генерал Лиман получил назначение не командира столичного корпуса, а верховного инструктора турецких войск, что, впрочем, мало меняло положение Германии в Турции.

Традиционная дружба между Германией и Россией при таких крупных расхождениях могла поддерживаться лишь искусственно: родством царствовавших домов и общностью их династических интересов. Политико-экономические пути этих государств с каждым годом расходились все более. Вот почему, несмотря на резкое различие между государственным устройством России и Франции, союз был естествен и соответственно упрочивался из года в год. Что касается Англии, то ее недружелюбное отношение к России было обоснованно всего более на исторических недоразумениях и неприязни, искусственно разжигавшихся в личных целях Германии Гогенцоллернами. Со времени заключения Персидского соглашения лед между Англией и Россией стал растаивать, и кто знает, до каких пределов дошло бы дальнейшее сближение двух народов, по существу, не имевших серьезных точек соприкосновения для взаимной вражды.

Все изложенные выше обстоятельства заставляли Россию, постепенно оправлявшуюся от расстройства, внесенного в ее армию неудачной японской войной, выступить на защиту Сербии, когда в 1914 г. ей был предъявлен Австро-Венгрией унизительный для самостоятельного государства ультиматум. Глубоко неправильно думать, что в России в этот период существовал какой-то воинственный задор. Ее армия была доведена лишь до предела необходимой обороноспособности, и все, даже наши противники, сходятся на том, что оттяжка войны была бы России только выгодной.

В соответствии с этим русская дипломатия употребляла все усилия, чтобы закончить мирным путем возникший конфликт. И еще 31 июля надежда эта не была потеряна, ибо австро-венгерский посол в Петрограде граф Сапари в этот день сделал С.Д. Сазонову важное заявление, что его правительство согласно возвратиться к обсуждению вопроса по существу предъявленных к Сербии требований. Россия потребовала лишь приостановки уже начавшихся военных действий Австрии на сербской территории, после чего переговоры могли бы быть продолжены. Однако в полночь на 1 августа германский посол в Петрограде граф Пурталес предъявил свой ультиматум о полной демобилизации, очевидно долженствовавший привести к войне.