Так что, прочтя депутатам Уложенной Комиссии свой «Наказ», она должна была понять четкий наказ самих депутатов: дворянство, посадившее ее на трон, никаких послаблений в крепостном праве терпеть не намерено.

Екатерина этот наказ поняла и приняла. Просветительница будет преданно служить дворянству и доведет крепостное право до апогея. Десятки тысяч свободных крестьян Малороссии перейдут в состояние рабов. Тысячи крестьян будут подарены фаворитам и приближенным вельможам. Золотой век дворянства ляжет беспощадным бременем на миллионы бесправных рабов. В стране просвещенной Императрицы крепостные воистину были приравнены к скоту. Крестьян продавали, проигрывали в карты, меняли на понравившихся собак и лошадей, из крепостных девок создавались гаремы. Но главное – их заставляли трудиться «от зари до зари». Даровым трудом крепостных строились новые города, крепости, гавани, создавался русский флот. Работая в нечеловеческих условиях, крепостные были лишены права жаловаться на господ. За одно это они шли на каторгу.

Едва укрепившись на престоле, уже в семидесятых годах Екатерина продолжила завоевания, начатые учителем – великим Петром.

Петр совершил неудачный поход против турок. Императрица верила: она исправит ошибки своего кумира. Победы Миниха доказывали, что это возможно.

Победив Турцию, она хотела получить приз – Крымское ханство, которое так безуспешно пытались завоевать и Правительница Софья, и Императрица Анна Иоанновна. Она решила покончить с ханством – этой «бородавкой» на прекрасном челе Империи.

Но главная задача войны – море. Петр прорвался на Балтику. Победив турок, Екатерина прорвется на Черное море. Так началась ее война с Турцией… И вот уже грохот ее сражений доходит до великого мудреца. Вольтер исправно получает ее реляции с поля боя. «Великий муж Екатерина» (так он называет воительницу) сообщает ему о грандиозных победах над турками. С восторгом читает Вольтер ее письмо о морском сражении, которое выиграл флот почитательницы… Алексей Орлов, который моря-то прежде не видел и шлюпкой управлять не умел, загнал турецкий флот в Чесменскую бухту и в величайшем морском сражении века сжег турецкие корабли.

Вольтер в восторге: «Неужели я не обманываюсь, весь флот друзей моих турок истреблен в Лемносской гавани?.. Ах, Мустафа, – веселится великий насмешник, как бы обращаясь к турецкому командующему, – вы должны прекрасные ее ручки целовать, а не вести войну с нею».

И вот уже русские армии ее великих полководцев – Суворова и Румянцева – громят турок в боях при Ларге, Кагуле, Козлудже… Начались антитурецкие восстания в Египте и Сирии. При поддержке эскадры Алексея Орлова восстали греки Пелопоннеса.

Вольтер уже мечтает, как Императрица-философ отвоюет у турок бессмертную Элладу, воскресит великую Византию, займет Константинополь… Гениальному старику нравится очаровательный философ на троне, который способен «писать свод законов одной рукой и побеждать Мустафу другой…». «Чем я восхищаюсь, государыня, так это тем, что вас хватает на все…»

И она с гордостью ему сообщает: «Россия соделается чрез сию войну известною; познают, что сей народ неутомим и что между ними обретаются мужи со всеми превосходнейшими дарованиями, потребными на образование героев…»

Русско-турецкая война приостановила работу все реже собиравшейся Уложенной Комиссии. Эта декорация была больше не нужна, Екатерине казалось, что она крепко сидит на троне. Итак, нового Уложения не составили, но Наказы депутатам, сделанные на местах, объясняли ей нужды общества. В грохоте пушек Русско-турецкой войны умирал ее законодательный проект.

Ее работа над образом Просветительницы продолжалась. После неудачи с Уложенной Комиссией «великий муж Екатерина» решается на невиданное – издавать сатирические журналы в самодержавной рабовладельческой стране. После Бироновщины, когда за ошибку в написании титула Императрицы Анны Иоанновны рвали языки, после придворного поэта Тредиаковского, которого секли или поощрительно награждали царственными оплеухами, теперь по повелению Екатерины разрешена печатная сатира! Причем демократизм был невероятный даже для Европы. Всякий мог издавать журналы, в том числе анонимно. Возьми разрешение в Академической комиссии – и «Ювеналов бич» у тебя в руках. Журналы росли, как грибы после дождя. Каковы названия: «И то, и се», «Ни то, ни се», «Трутень», «Адская почта» и так далее. И, конечно, обожавшая перо Императрица тотчас вступила в проект – издавала журнал с насмешливым названием «Всякая всячина». О чем? Обо всем! У журнала был официальный редактор, но все знали: издает и пишет «Сама».

«Сама, Сам» – так в России называют Повелителей. И она была уверена, что участие «Самой» сделает «Всякую всячину» законодательницей, позволит одергивать публично другие журналы.

Но «Сама» не знала, что нигде в мире так быстро не учатся свободе, как в России.

И вскоре она с изумлением поняла, что у журнала Императрицы всея Руси появился журнал-соперник! И этот соперник посмел спорить со «Всякой всячиной»! «Всякая всячина» считала, что сатира должна быть веселой, «улыбательной», как говорила Екатерина. И одновременно благонамеренной, смиренной, кроткой, как учит нас Евангелие.

Но журнал-соперник с названием «Трутень» потребовал обличительной сатиры – «Ювеналова бича»! Журнал издавал Николай Иванович Новиков, блестящий публицист, воистину первый русский Просветитель. Поправимся – второй после Императрицы.

У «Трутня» был ядовитый эпиграф – слова из басни Сумарокова: «Они работают, а вы их труд едите». Крепостной раб глядел из этих строк о тружениках-пчелах… И началась полемика – первая в России открытая полемика между Государем и подданным. Полемика бывала прежде между беглым подданным и властью – между князем Курбским и Царем Иваном Грозным. Но чтобы подданный жил в той же столице и смел публично перечить повелителю – «сметь свое суждение иметь» – это было впервые! Причем в пылу полемики «Трутень» посмел дать сатирический портрет издательницы «Всячины», скрывавшейся под псевдонимом «Прабабка».

«Сама» растерялась… «Правдолюбов» (так именовал себя в «Трутне» Новиков) не унимался. Он посмел учить «Прабабку», зная о том, кто так себя именует! Он писал, что человеколюбив тот, кто исправляет пороки, а не тот, кто, их не замечая, им потакает: «…для меня разумнее и гораздо похвальнее быть трутнем… нежели такою пчелою, которая по всем местам летает и ничего разобрать и найти не умеет».

Это была уже грубость, и ее Екатерина не забудет. Она отвечала, что «мы лучше любим смеяться, нежели плакать». «Господин Правдулюбов не догадался, что, исключая снисхождение, он истребляет милосердие». Ответ «Трутня» был скандален: «Вся ее вина [ «госпожи «Всякой всячины», то есть Императрицы! – Э. Р.] состоит в том, что на русском языке изъясняться не умеет и русских писаний обстоятельно разуметь не может». «Видно, что госпожа «Всякая всячина» так похвалами избалована, что теперь и то почитает за преступление, если кто ее не похвалит». Это было ее больное место – она писала с ошибками, хотя старательно изучала и изучила русский. Ей напомнили (смели напомнить!) о том, что она немка. Вот такой она дозволила демократизм!