– Надеюсь, ты не пожалеешь об этом, Вероника.

– Не пожалею.

Она погладила его по руке. Его правая рука, фактически вся правая сторона, осталась относительно невредимой. А вот левая, которую зацепило взорвавшейся гранатой, была вся в ранах.

– Разве я могу пожалеть о том, что нашла тебя, Валери? Мне это кажется чудом!

Вероника никогда бы не призналась в том, что в глубине души терзалась сомнениями, которые подрывали ее веру в себя и в будущее. Она боялась, что он, возможно, никогда не восстановится. Беспокоилась, что Ханичерч, Кук и остальные в Свитбрайаре могут не принять его. Она не знала, что может потребоваться для лечения человека, который никогда не сможет видеть левым глазом, чья левая рука и левая нога были разорваны чуть ли не в клочья, а сердце и рассудок потрясены ужасами, свидетелем которых он стал.

Было чудом, что у него еще осталась воля к жизни.

Было столько всего, чего она не знала о Валери Шираке. Она не знала его происхождения. Она понятия не имела, не ждала ли его где-то девушка. Она не знала, где он учился или был ли у него какой-то капитал.

Такси неслось по сельской местности, где живые изгороди то и дело сменялись полями, некогда зелеными и пышными, а теперь перепаханными танками, грузовиками и ногами солдат Третьей армии США. Летнее солнце заливало светом пастбища, которые в этом году, а возможно, и в следующем, останутся пустыми. Страна была в ранах, как и мужчина, который сидел рядом с ней.

Вероника прижала руку к груди и через платье нащупала мешочек с талисманом. Оттуда ей в руку хлынуло тепло, и она облегченно вздохнула.

– Ты носишь амулет? – спросил Валери, не поворачивая головы.

– Что? – переспросила Вероника и замерла. Она никогда не слышала слова, которое он произнес, amulette, но поняла его и испугалась. – Что ты имеешь в виду?

Уголок его рта, на котором не было бинтов, изогнулся в давно знакомой очаровательной манере, которую она помнила. В это мгновение Валери снова стал молодым офицером, каким был, когда она полюбила его.

– Вероника, – пробормотал он. – Ты знаешь, что я из Бретани. Мой народ – бродяги. Gitans.

Это слово Вероника знала. «Gitans» означало «цыгане». Она смотрела на Валери и пыталась догадаться, о чем он говорит. Спросить она не осмеливалась.

Он закрыл глаза, словно разговор утомил его. Опасаясь за него, за себя, осознавая, что таксист слушает их разговор, Вероника повернулась к окну, разглядывая дорогу, ведущую на станцию. Они проехали мимо разрушенного бомбой дома, от которого остались дымоход и часть крыши, хотя в нескольких метрах стоял неповрежденный сарай. Наконец показалась каменная церковь, а затем и деревня с множеством домов разной степени разрушения.

Как много времени займет восстановление страны? А ее собственного края? Вероника планировала восстановить Хоум-фарм, сделать ее такой, какой она была для Яго и для них с Томасом, но этот план приходилось отложить до тех пор, пока не удастся достать стройматериалы.

Она вздрогнула, преисполненная отвращения к войне и к тем, кто ее вел.

Валери пошевелился и открыл глаза:

– С тобой все в порядке, Вероника?

– Я до смерти устала, – ответила она и лишь спустя мгновение поняла, что говорит по-английски.

– Non, ma chérie, – сказал он. Он нашел ее руку и сжал. – Мы живы, – медленно произнес он по-английски, – и должны быть рады этому.

Она вздохнула и пожала его руку в ответ:

– Да, я знаю.

– Мы еще поговорим об этом, – сказал он, отпустил ее руку и снова закрыл глаза.

Вероника повернула голову и взглянула на него. Разумеется, она видела Валери в больнице, но не так близко. Теперь, когда его лицо было всего лишь в нескольких дюймах от нее, она принялась искать в нем черты мужчины, которого знала. Будет ли она снова любить его? Будет ли он любить ее? Она не могла этого предсказать.

Они больше не были полными идеализма юными влюбленными. Они были достаточно молоды, но травмированы войной и случившимися трагедиями. А вдруг они не сумеют вновь разжечь романтические чувства?

Это не меняло намерений Вероники. Она заставит его вернуться к жизни, насколько ей это под силу. Свитбрайар станет его домом, если он этого захочет. Если романтическая любовь, которую она помнила, умерла, возможно, так суждено.

Вероника снова коснулась своего шелкового мешочка и почувствовала там кольцо – в гнездышке из трав, соли и шелка. Может быть, следует вернуть его? Возможно, молодого человека, который его дарил, и молодой женщины, которая его приняла, больше не существует.

Путешествие в Англию забрало последние силы Валери. Когда они добрались до Саутгемптона, Вероника тотчас же отправила его в больницу, где он оставался несколько дней, пока врачи не решили, что он достаточно окреп для поездки на поезде в Стэмфорд. Она заранее отправила телеграмму в Свитбрайар, чтобы объяснить ситуацию, и Ханичерч прислал «даймлер», чтобы забрать их со станции. Поддерживая Валери под руки, они помогли ему подняться по лестнице в комнату лорда Давида, откуда открывался вид на парк и лес за ним. Больше месяца он не выходил из этой комнаты и не говорил ни с кем, кроме Вероники, Ханичерча и доктора Маунтджой. Он не мог есть ничего более существенного, чем мясной бульон Кук. Казалось, ему уже некуда было худеть, но он таял на глазах.

В течение этого месяца Вероника каждую ночь закрывала свою спальню на ключ и ставила кристалл на стол, который стал ее алтарем. Она прибегала к помощи гримуара в вопросах того, какие травы использовать, брала свечи в кладовке, когда Кук не видела, и собирала чистейшую дождевую воду в банку, которая стояла на подоконнике. Но Валери становился все слабее и слабее. Вероника чувствовала себя беспомощной и продолжила ночные ритуалы только потому, что не знала, что еще сделать.

Июль тянулся чередой жарких безветренных дней. Изучая гримуар, Вероника наткнулась на описание ритуала на Ламмас[86]. О нем никогда не упоминала Олив, эта церемония уходила корнями в средневековые времена. Вероника видела, что эта страница гримуара написана очень давно. Значительная ее часть потускнела, но можно было разобрать достаточно, чтобы понять, что речь идет о чем-то под названием «хлеб Ламмаса», который должен быть разломлен на четыре части и разложен в нескольких местах. После ритуала эти кусочки получают особую силу, благословляются как первые плоды, предназначенные для питания и укрепления общины на грядущую зиму.

По крайней мере Вероника надеялась, что на странице говорится именно об этом. Конкретный вид хлеба не упоминался, но она предположила, что любой испеченный Кук хлеб сгодится. Накануне Ламмаса она дождалась, пока будет готова утренняя выпечка, и, проскользнув в кухню, стащила небольшую буханку.