(разумеется, узконаправленного) казались мне более убедительными, а бездействие в водовороте событий в регионе весной 2011 г. – чреватым огромным количеством потенциальных проблем.

Учитывая все эти соображения, Обама принял решение о проведении узконаправленной военной операции, чтобы не дать силам Каддафи приблизиться к Бенгази. Во время обсуждения в Белом доме вечером 15 марта президент выразил недовольство первоначальными рекомендациями, не согласившись с мнением, что благодаря наличию зоны, свободной от полетов, мы сможем заблокировать танки и артиллерию Каддафи, представляющие главную угрозу для мирного населения Бенгази. Однако советники Обамы настаивали на таком решении, и Обама одобрил нечто вроде плана создания «зоны, запретной для сухопутных войск», а именно удары ВВС коалиции по наземным силам Каддафи, растянутым по дороге вдоль побережья, ведущей к Бенгази. Всего за два дня Сьюзан Райс мастерски добилась принятия Советом Безопасности ООН резолюции, легализующей операцию (это был первый случай в истории ООН, когда было разрешено применение силы для предупреждения «неизбежного кровопролития»), а Обама публично заявил, что американское вмешательство будет носить ограниченный характер. Участие США заключалось в предоставлении на начальном этапе операции, проводимой нашими международными партнерами, «уникальных комплексов вооружений», способных обеспечить уничтожение ливийских сил ПВО, дозаправку самолетов в воздухе, поддерживать разведку и наносить точечные удары. Использование американских наземных войск не планировалось.

Несмотря на то, что позднее Обаму пригвоздили к позорному столбу за стратегию, которую некий анонимный сотрудник Белого дома откровенно назвал «руководством из-за угла», поначалу действия президента выглядели поразительно успешными. Бенгази отразил натиск Каддафи, силы ливийского лидера были отброшены назад. Повстанцы вновь набрали темп и к августу взяли Триполи. Однако, как и следовало ожидать, гуманитарная миссия, первоначально нацеленная на защиту мирного населения, вскоре вылилась в поддержку наземных сил повстанцев и свержение Каддафи – именно в то, чего боялась Москва, и именно в то, что, как мы уверяли русских, не планировалось. После падения Триполи Каддафи скрылся. В конечном счете он был схвачен и в октябре зверски убит в Сирте, недалеко от места, где я в последний раз встречался с ним в 2005 г. в более благоприятной обстановке.

Непосредственно после свержения Каддафи ливийская операция казалась наглядной иллюстрацией эффективности стратегии игры вдолгую Барака Обамы, то есть его стратегии ограничения американского присутствия на Ближнем Востоке и активизации участия в делах региона других игроков. Она обошлась Пентагону менее чем в $1 млн – всего вдвое больше, чем мы тратили на Афганистан в неделю. Наши европейские и арабские партнеры выполнили 90 % самолето-вылетов; ООН организовала политическую миссию в Триполи для содействия переходному правительству; нефтедобыча возобновилась; мы начали разрабатывать программу подготовки демобилизованных ополченцев для создания новых ливийских сил безопасности. В начале лета 2012 г. Крис Стивенс, бесстрашный арабист, назначенный в Триполи перед революцией, а во время восстания организовавший доставку наших дипломатов в Бенгази, чтобы познакомить их с представителями оппозиции, стал нашим первым послом в Ливии после свержения Каддафи.

Я навестил Криса и его команду в Триполи в июле, сразу после на удивление спокойных первых ливийских послевоенных выборов. Светские партии неожиданно победили, а исламистские группировки выступили не так впечатляюще, как в Египте и Тунисе. Я очень уважал Криса за успехи в работе на предыдущих постах на Ближнем Востоке; кроме того, он в разное время был руководителем моего «аппарата» и занимался организацией моих визитов, в том числе в Иерусалим и Дамаск. Его потрясающий профессионализм ценили и арабы, и коллеги в США. Ко времени моего приезда Крис знал Ливию лучше, чем кто-либо другой в дипломатической службе Госдепартамента и всех других ведомствах, участвовавших в реализации нашей внешней политики.

Помню, после долгого дня, наполненного встречами, мы снимали напряжение с помощью пива и дружеской беседы в его скромной квартире в импровизированном посольском комплексе. В отношении итогов выборов Крис выказывал осторожный оптимизм, учитывая всю сложность политического ландшафта страны, но не сомневаясь в своей способности наладить контакт с ливийцами и играть полезную роль. Он признавал, что проблема безопасности остается нерешенной и может стать ахиллесовой пятой страны, и уверял, что будет соблюдать осторожность – не только ради себя, но и ради всей нашей миссии в Триполи. Но он знал, что в нашей профессии не существует такого понятия, как нулевой риск. Я до сих пор не могу забыть тот наш разговор.

В сентябре, во время моего визита в Иорданию, глубокой ночью меня разбудил телефонный звонок из тех, которые не сулят ничего хорошего. Звонили из Оперативного центра Госдепартамента. Мне сообщили, что в Бенгази было совершено нападение на американских дипломатов. Никакой другой информации не было. Несколько часов спустя мрачный высокопоставленный дежурный чиновник сообщил, что Крис Стивенс и трое наших коллег убиты. Когда я узнал подробности трагедии, то буквально оцепенел от ужаса. Крис ненадолго приехал в Бенгази, где у нас было что-то вроде небольшого дипломатического представительства – не официальное консульство, а база, с которой мы следили за событиями в политическом центре востока Ливии, где началась революция. Вечером, после рабочего дня и множества встреч в городе, Крис в сопровождении охранника возвращался к крошечному зданию нашего представительства. Вскоре после 21:00 группа ливийских экстремистов нанесла удар по зданию и уничтожила охрану. В другом американском комплексе, расположенном примерно в миле от нашего представительства и принадлежавшем ЦРУ, жестокая борьба продолжалась до полуночи.

После бессонной ночи в Аммане я, как и было запланировано, отправился в Багдад, но сократил время своего пребывания там, чтобы несколько дней спустя сопровождать останки Криса и других наших коллег в США. Этот перелет показался мне самым долгим в жизни. Я сидел в холодном, похожем на пещеру салоне самолета C-17, глядя на четыре задрапированных флагами гроба. Невозможно было поверить в случившееся. Я плохо помню посадку на авиабазе «Эндрюс» и пронзительно печальную церемонию встречи, на которой выступали президент и госсекретарь Клинтон.

После нападения в Бенгази в США почти мгновенно начался настоящий политический футбол. Законные вопросы о том, чтó следует предпринять для обеспечения безопасности в Ливии, вылились в серию расследований и слушаний, отличавшихся поразительным цинизмом даже по меркам современного Вашингтона. Поскольку госсекретарь Клинтон упала, получила сотрясение мозга и поэтому в декабре не могла давать свидетельские показания в комитетах Сената и Палаты представителей, мне и моему другу Тому Нидсу, первому заместителю госсекретаря по вопросам управления и использованию ресурсов, пришлось срочно заменить ее.

Мы провели в Конгрессе семь часов, выступая перед сенатским Комитетом по международным отношениям и Комитетом по иностранным делам Палаты представителей. Ничто так не мобилизует умственные способности и не напоминает о том, какой жестокой может быть вашингтонская политика, как слушания на самом высоком уровне по неоднозначной проблеме, имеющей политическую подоплеку. Мы