И вот тут впервые оказалось…

Что?

Человек жил, работал, радовался техническим новинкам,облегчающим работу, и… вдруг почувствовал, что стал глупее своей же работы.Странное чувство, но оно, как чувствую, посещает все большее число людей. То лисами постепенно глупеем, то ли… нет, не сами, это работа очень быстро умнеет.Мы умнеем тоже, но недостаточно, чтобы поспевать за работой, что умнеет небыстро, а стремительно.

Правы те, кто говорит, что для каждой новой работы должныбыть новые люди. В смысле, новое поколение. Вот наши дети с детского сада умеютпользоваться мобильниками, моментально осваивают компьютер и Интернет, но… иони не успеют постареть, как придут новые программы, новые девайсы и гаджеты!Да что там постареть, детей родить не успеют, а сами-то уже того, станутсмотреть на все новинки с недоверием и опаской.

Я, собственно, кто? Тоже такой?

Вышел из кабинета, что тоже признак то ли старости, то ликосности: проще провести в воздухе вот так пальцем — и прямо из стены выйдеттот, кого изволю поставить перед свои ясны очи. Стены уже давно не стены, а с тойдалекой поры, как вместо обоев оклеили электронной бумагой, — экраны, чтосперва просто давали дивное по четкости и яркости изображение, неотличимое отреального, а потом уже и получше реального.

Лора вскочила, заискрившись радостью, как щенок, что видитобожаемого хозяина.

— Шеф, что мне для вас сделать?

— Сиди, — буркнул я. — Говорил же, невскакивай…

Она возразила живо:

— Но так вы меня не замечаете!

— А лучше, — спросил я, — если замечу ирассержусь?

— Лучше, — заверила она. — Мне от вас вселучше, чем незамечание!

Я покрутил головой и вышел в общий зал для отдыха, который встарину именовался бы, наверное, курилкой. На диване сидят в свободных позахТимур и Роман, один тянет бессмертную кока-колу из фигуристой бутылки, другойвылавливает по одному лесные орешки из широкой тарелки.

На экране мельтешат пестро одетые скоморохи, толстые попы взолоченых ризах, тягуче и гулко звучат колокола, а церковный хор гнусит что-тона странном языке, выдаваемом за истинно русский.

Тимур быстро взглянул на меня.

— Не переключай, — предупредил он. — Этосейчас по всем каналам!..

— А что за праздник?

— Не знаешь? — удивился он. — По всей странеидут молебны и разбивают медные лбы о полы.

А Роман, видя мое непонимающее лицо, вежливо пояснил:

— Подняли и подвесили Царь-колокол! Какая-то годовщина,вот и подгадали… По всем каналам народное ликование, шествия, карнавалы,концерты…

Тимур буркнул:

— Хотят вообще сделать выходным днем. А то и отметить вкалендаре красным.

— Да, — согласился я. — Это не победа в гонкенанотехнологий. А никакую икону нам из-за границы не передали?

Тимур посмотрел с подозрением:

— А ты откуда знаешь? Как раз только что принялирешение…

Я отмахнулся:

— Да это и понятно. Враги, кругом враги. Очереднуюикону возвратят, у нас снова праздники и ликование по случаю такого великогощастя… Эх, когда же это все кончится?

Роман пожевал, как верблюд, из-за чего его подвижное лицодвигалось во все стороны, как у анимационного персонажа, наконец почти плюнулпод ноги.

— Идиоты! Время для Царь-колокола!.. И это в нашемдвадцать четвертом году! Двадцать первого века!

— Нашли же время и деньги для ледового шоу, —возразил Тимур с издевкой.

— Так то шоу, там ледовый дворец выстроили в серединеиюля!.. Хотя да, одного поля ягодки.

— Панэм эт цирцензэс, — сказал Тимур мудро. —Чем народ тупее и проще, тем с ним… тоже проще. Но Уэллс ошибся в самомглавном.

— Ты о чем?

— Кроме элоев и морлоков, — назидательно сказалТимур, — существуют еще и когисты. Мы то есть.

— А элои кто? — спросил Роман. — Детиолигархов? Тусовочники? Шоумены?..

Тимур отмахнулся:

— Главное то, что мы — когисты. Элои и морлокиостанутся, мы — уйдем.

Роман вздохнул:

— Скорее бы этот Переход… Я с каждым годом вижу, чтоуже не принадлежу к человеческому виду.

Тимур смолчал. Жена Романа вчера вышла из клиники, где затреть их сбережений прошла трансформацию на генном уровне в человека-кошку.Тело теперь покрыто мягкой шерстью, глаза желтые, с вертикальным зрачком,отрастила хвост…

Роман и раньше кошек не любил, а теперь, думаю, вообщевозненавидит. Цена на дорогостоящую трансформацию постепенно падает, на улицахтеперь полно этих чудовищ. Старинные панки, готы и эмо, которых так не любилостаршее поколение, кажутся теперь милыми такими существами, мягкими ипушистыми.

Что ж, каждый понимает прогресс в меру своей гениальности. Ау нас все гении один другого круче.

Тимур посмотрел на мое расстроенное лицо, в глазахпроступило участие.

— И все же, — сказал он успокаивающе, — запоследние пятнадцать лет люди стали жить на тридцать лет дольше… Не все,конечно, а кто прилагает усилия. За эти пятнадцать лет человек резко поумнел…Опять же, не все, а кто обвешан чипами, что взяли на себя всю рутинную работупо хранению, поиску и обработке… И приблизилось время, когда человек станетбессмертным…

Роман огрызнулся:

— Оптимист!.. Траты на сексуальные прибамбасы выросли ввосемнадцать раз, а на всю науку — всего на шесть процентов!.. В прошлом годубыл рост на семнадцать процентов, а в позапрошлом — на тридцать два!.. Тебе эточто-либо говорит?.. Нет? Тогда я скажу!.. Через три года от всей наукиостанутся только отрасли, что занимаются разработкой новых путей полученияоргазма! Желательно непрерывного, чтобы начали издыхать, как крысы, нажимающиена кнопку!

Тимур сказал миролюбиво:

— Ну вот и хорошо. Пусть мрут счастливо. Все равнотаких нельзя брать в бессмертие. Я имею в виду, в высокое.

Они смотрели на меня, я все молчу, наконец я махнул рукой.

— Пусть остаются в простом, — сказал я. — Апока пусть сексуалят хоть до смерти.

Роман вскрикнул:

— Вы что, не понимаете? Расходы на космос упали почтидо нуля! Это значит, что нам никогда не построить города даже на Марсе! А потеории вероятности где-то уже движется в нашу сторону такой же астероид,который уничтожил динозавров… а то и побольше. И расплещет Землю, как удармолота куриное яйцо. Тогда и бессмертие не спасет…

Тимур нахмурился, долго морщил лоб, наконец проговорил снеуверенностью: