Если рассматривать книгу Майн Рида непредвзято и в контексте лучших образцов жанра (романов того же У. Коллинза, например), можно прийти к вполне определенному выводу — книга получилась неудачная, слабая. В ней множество нестыковок, совершенно искусственных ситуаций, образы положительных героев «размыты», а поступки «злодеев» слабо мотивированы. Более того, по стремлению автора нагнетать зловещую атмосферу, по нагромождению явных нелепостей, «Гвен Уинн» напоминает скорее роман готический, нежели «сенсационно-мистическое» повествование Коллинза. Чего только стоит образ патологического злодея отца Роже! В сюжете масса штампов — как присущих массовой литературе того времени (не говоря об обязательном «хеппи-энде», это, например, чудесное воскрешение погибшей героини), так и собственных, «майн-ридовских»[131]. Кроме того, рассчитывая на коммерческий успех книги, писатель насытил свой роман самыми расхожими викторианскими предрассудками. Никогда прежде Рид не шел так откровенно навстречу самым невзыскательным вкусам и предубеждениям. Он учел законопослушность и стихийную ксенофобию викторианцев. Его злодеи — неджентль-мены, это — французы, католики, иезуиты и браконьеры — то есть все те, к кому обывательское сознание той эпохи было настроено однозначно отрицательно. А положительные персонажи — истинно британские джентльмены и местные жители — честные лодочники и фермеры-арендаторы.

Но едва ли в сказанном следует видеть свидетельство просчетов художника. Судя по всему, Рид сознательно шел на «снижение планки». «Виной» тому была целевая аудитория книги. Он планировал публиковать роман в провинциальных газетах и в 1876–1877 годах вел по этому поводу активную переписку с газетным синдикатом, которому принадлежала основная часть периодических изданий не только в Герефорде и окрестных графствах, но и во всем юго-западном и центральном регионах Британии[132].

Однако роман не лишен достоинств. Речь идет прежде всего о «местном колорите». Риду удалось показать уникальную красоту края, его неброское, но глубокое и подлинное очарование. Видно, что Рид не только хорошо узнал, но и полюбил этот уголок Англии, его обитателей, и сумел передать на страницах своей книги эти чувства. Есть у книги и еще одна необычная, пожалуй, даже незаурядная особенность. Художественное пространство повествования соткано вокруг реки Уай. Она является стержнем, скрепляющим сюжет. Герои романа (положительные и отрицательные) перемещаются по реке, совершают преступления и подвиги, она им дает жизнь и забирает ее, дарует радость и печалит; они живут ею, здесь они любят и здесь умирают.

Сознательно ли писатель усилил тему реки или это вышло помимо его воли? Удивительно, насколько причудливы бывают источники, питающие литературное произведение, насколько далеки они могут быть собственно от литературы, творчества, вдохновения. Ведь ясно, что «стержневое» значение реки Уай, неподдельное знание ее писателем происходят из очень простого обстоятельства — Рид был почти лишен возможности передвигаться самостоятельно. Он много колесил по окрестностям в наемном экипаже, но особенно полюбил прогулки по реке. Если позволяла погода, совершал их почти ежедневно. На лодке он спускался до устья и поднимался к верховью реки. Досконально исследовал ее берега, заливы и потаенные заводи, слушал рассказы лодочников, много общался с ними, наблюдал за их навыками, привычками и приемами, изучал суда, на которых они плавают. Все это и вошло в книгу. Среди тех, с кем он общался, были прототипы браконьера Демпси, честного Уингейта и его невесты — красавицы Мэри, основательного Приса и многих других героев романа. Мы никогда не узнаем их настоящих имен и жизненных историй[133]. Впрочем, довольно и того, что их запечатлел писатель.

«Гвен Уинн» — единственный роман, начатый и завершенный в Чейзвуде. Писался он долго — больше полутора лет. И дело не только в рекордном для Рида объеме, но и в том, что работа над книгой шла медленно. Очевидно, писатель уже не мог работать с той энергией и с тем напряжением сил, с которыми работал прежде. Да и сам процесс создания текста изменился. Если раньше Рид мог сочинять практически в любых условиях — в номере гостиницы, в купе поезда, в тишине и среди шума, за столом, лежа в кровати или стоя у конторки (кстати, так работало большинство его современников — викторианских литераторов, и прежде он любил писать именно так), то теперь его окружением стали тишина (любой шум отвлекал и раздражал его) и одиночество (даже жене не дозволено было входить к нему, когда он писал), а неизменной «творческой лабораторией» — диван в кабинете. Теперь Рид работал только лежа — утвердив перед собой специально изготовленный по его эскизу пюпитр. Он, — вспоминала вдова, — «полулежал на диване в халате и шлепанцах, обязательно укрыв мехом колени — даже в самую жару, писал, зажав в зубах сигару, которая постоянно гасла и тут же раскуривалась вновь; при этом весь пол кругом забросан был обгоревшими спичками». Работать предпочитал ночью, при зажженных свечах, — при этом на импровизированном столе обязательно «стояла пара свечей и лежала неизменная сигара со спичками». Элизабет Рид очень боялась, что может случиться пожар и муж пострадает. И страхи не были безосновательны. «Множество раз, — вспоминала она, — утром обнаруживали сгоревшие дотла бумаги и черный пепел вокруг, но ни сам Майн Рид, ни постельное белье никогда не бывали обожжены».